Бабы строем не воюют

– Погоди! – прервал Анну Филимон. – А не приходилось ли вам слыхать такие слова: «Ну, вроде всем хороша девка! И собой приятна, и хозяйка отменная, и женщины у них семье здоровы да плодовиты, а замуж никто не берет!» Или же: «Такой муж бабе достался – хоть в петлю лезь!» Приходилось такое слышать?

– Приходилось! – отозвалась Арина. – И не единожды. А еще обычно добавляют: «Поди пойми, чего мужам надо!»

– О! В корень зришь, Аринушка! – обрадовался Филимон. – Мужам! Надо! Вот вам и разница: отроки и мужи соперничают в том, каковы они сами есть, а девицы и жены в том, насколько они для мужей привлекательны! И ничего вы с этим поделать не можете!

«Ну да, ну да… Вон, Варька с Веркой за звание первой сплетницы в Ратном только ради своих мужей чуть не до смерти бьются! А ведь обе гордятся тем, что умеют! Верку я к делу, считай, пристроила, как бы еще исхитриться Варвару… Ладно, не о том речь…»

Филимон продолжал, не подозревая о тех мыслях, которые крутились сейчас в голове у боярыни:

– А отрицать это – себя самих обманывать. Ибо не сама по себе баба успешна, а по тому, какого она мужа умудрилась себе отхватить. По нему и ее ценят.

«Какого мужа умудрилась отхватит»? Это что же у тебя, дядька Филимон, получается? Мужи мечами да конями между собой считаются, а бабы – мужьями? А что – чем не жеребцы? И судят о нас со своей жеребячьей колокольни…»

Спохватившись, Анна постаралась спрятать не к месту вылезшую насмешку как можно глубже: обижать старого воина не хотелось, да и мысли он высказывал на первый взгляд хоть и обидные, но обдумать их все-таки стоило. А Филимон продолжал разливаться соловьем, многословно и подробно доказывая свою мысль, хотя ни Анна, ни слегка обалдевшая Арина спорить с ним даже не пытались. Перебрав все сколько-нибудь заметные пары в Ратном – начиная от Доньки с покойным Пентюхом и заканчивая Сучком с Аленой – и рассмотрев их отношения со всех сторон (Анна иной раз и нить его рассуждений теряла), Филимон, наконец, торжественно изрек:

– Потому-то и невозможно бабе быть самой лучшей для всех: желания у мужей разные, да порой такие, что и в голову не придет!

Боярыня уже перевела дух, надеясь, что наконец-то сейчас Филимон угомонится и перейдет к делу, но он неожиданно хитро прищурился и вдруг спросил:

– Однако же, признайтесь, бабоньки, ведь хочется быть привлекательной для многих, а не для одного, хоть и самого распрекрасного сокола ясного? – и, не дожидаясь ответа от собеседниц, приговорил: – Хочется!

«Да что тебе наше слово? И без того в своей правоте уверен. Ну да, хочется порой… А что тут такого? Мужи вон до старости на молодок заглядываются…»

– Вот! – Филимон воздел палец вверх, будто обличая кого-то. – И в сем деле все остальные бабы для каждой из вас соперницы! Даже больше – вороги лютые! Вот потому-то я и сказал: «Бабы строем не воюют».

Арина хоть и владела лицом, но ее передернуло, да и Анну покоробило. Вроде бы и верно подметил старый воин, но как-то так получилось, что всевозможные и самые разнообразные бабьи заботы он свел к одной-единственной.

«Как будто обокрал, прости господи! Ну да, воюют бабы из-за мужей, по-своему, но воюют, вспомнить хотя бы ту же Продьку, но нельзя же всю жизнь только к этому сводить! Или… неужели мужи и в самом деле считают, что они для нас единственный свет в окошке? Но ведь Филимон-то баб получше других понимает – что же про остальных тогда говорить?! Как будто… как будто они в щелочку подглядывают, вместо того чтобы дверь распахнуть и войти. То ли боятся, то ли… вместо двери глухую стену видят?»

Анна не успела высказать пришедшее на ум возражение – ее опередила Арина:

– Ну, не скажи, Филимон Савич! Если есть один-единственный, – Арина запнулась и залилась краской, но преодолела себя, – так и наплевать, как остальные на тебя смотрят. Лишь бы…