Бабы строем не воюют

Пока мальчишки на негнущихся ногах проковыляли несколько шагов до лавки и обессиленно рухнули на нее, Анна, все так же тяжело опираясь локтями на колени, не произнося ни слова, внутренне давила в себе женский протест против того, что она только что проделала с ними. Да, душа не принимала, все ее естество восставало против этого.

Впрочем, не все – разум твердил: «Так надо! Жалей, оберегай, будь ласкова, справедлива – все это не помеха боярству. Но внутри будь тверда. И когда потребуется, спуску не давай – это сейчас они пока мальчишки, а пройдет несколько лет, и станут войском. В том числе и твоим, если сумеешь все правильно сделать. А начинать надо вот с этих четверых. Напугать ты их уже напугала, в горнило смертного ужаса опустила, и сейчас ради любой, даже призрачной надежды они готовы на что угодно, только скажи. Дай им эту надежду – и они станут твоими всецело и бесповоротно».

– Вот что, ребятки. Есть у нас с вами один выход, да только не знаю, справитесь ли вы…

– Ты только скажи, матушка-боярыня, все что угодно… – Киприан окончательно принял на себя роль старшего среди провинившихся. – Приказывай, все исполним!

– Я ведь тоже из рода Лисовинов и могу вас ни мужам, ни волхве не выдавать, а сама все решить. – Голос Анны сейчас звучал совсем иначе, не так, как в начале разговора; не лязг железа в нем слышался, а боль и тревога за детей. – Непросто будет, сами понимаете: придется мне перед мужами свое право на такое решение отстаивать и доказывать, что вы в моей, материнской власти. Неизвестно еще, согласятся ли со мной, но постараюсь – какая же мать детей на казнь выдаст.

– Матушка, по гроб жизни рабами твоими будем! Всем богам… – Киприан запнулся, но тут же поправился: – Каждодневно Господа о здравии твоем молить станем…

«Верно я его старшим назвала: быстрее всех соображает, и соображает как нужно. Остальные еще и мысли собрать не могут, не то что сказать хоть слово. Видать, не случайно именно он стучался в дверь и первым вошел».

– Да о чем ты? – Анна всплеснула руками. – Детей защищать – материнский долг. Но если уж беру все на себя, то и вы теперь мои и только мои… – Она помолчала, лицо ее построжало, и отроки опять затаили дыхание. – Знаете, наверное: есть у старшины Михаила опричники, коих особо учат, из остальных отроков выделяют, но притом и спрос с них особый. Так вот, быть вам моими опричниками. Это значит, что приказы наставников и начальников вы должны исполнять так же, как и остальные отроки. Но превыше всего для вас должно стать мое, материнское слово. Поняли, что сие значит? – Анна оглядела сразу подобравшихся отроков. Смотрели они сейчас на нее как завороженные, у двоих и рты приоткрылись.

Первым, как она и ожидала, отреагировал Киприан – толкнул локтем в бок своего соседа и негромко скомандовал:

– Встать! Смирно! – потом повернулся и уже совершенно бодрым голосом рявкнул: – Приказывай, матушка-боярыня!

– Ну что ж. – Анна тоже поднялась на ноги. – Слушайте мой первый приказ: урядником моих опричников назначаю отрока Киприана. Подчиняйтесь ему так, будто я сама велю. Но виду, что он ваш начальник, не подавать нигде, никогда и никак! О том же, что здесь говорилось, не должен знать никто! Единственное, что вам дозволено, – рассказать об этом на исповеди отцу Михаилу. Любой, кто проболтается, немедленно лишится моей материнской защиты и благоволения, а также благословения Божьего! – После краткого молчания боярыня жестом подчеркнула чрезвычайную важность предстоящего действа. – На колени! Целовать крест на соблюдение тайны и повиновение мне и только мне!

Приказ отроки исполнили, но боже, как непривычно им, недавним язычникам, вставать на колени даже не перед Богом или его изображением, а перед смертным человеком, бабой! Как путались они, вылавливая из-за ворота нательные кресты, но не было ни малейшего сомнения, что клятвы их искренни, и будут исполнены даже под угрозой смерти.

– В ближайшее воскресенье поедете со мной в Ратное, к отцу Михаилу. И там, благословением Божьим, освободит он вас полностью… повторяю, ПОЛНОСТЬЮ от власти Великой Волхвы. Отныне вы уже не ее, а Божьи и мои. Запомните раз и навсегда и помните это всю жизнь: опричные труды ваши угодны Господу, и Он способен защитить вас от любого волхвования.

Анна ждала чего угодно: взрыва радости, слез облегчения, недоверия, в конце концов, но ответом ей было полное молчание; лица отроков даже приобрели какое-то туповатое выражение, и боярыня испугалась:

«Не поверили! Не убедила я их! Или… может, боятся поверить? Ждали-то другого…»

Ей было невдомек, что испытанные отроками облегчение и радость от ее слов вошли в противоречие с тем, что вложила в их головы Великая Волхва, и разум их просто не успевал справиться с такими сложностями.