Бабы строем не воюют

Так вот в чем дело! Он единственный из всех ее пожалел! Никому больше и в голову не пришло, а он… И она и не ждет ни от кого тепла человеческого. Да как же ей одиноко-то, если, как говорят, она к Бурею, к чудищу этакому, ластится, словно к родному?! Девкам-то и невдомек, возмущаются: что Минька в ней нашел? А он пожалел, пригрел… И Макошь как раз за это ему удачей отдаривается? Михайлу убить могли, а Андрей его собой прикрыл… Выходит, Андрей – часть Михайловой удачи? Для того чтобы Юльку было кому жалеть и защищать, Андрей сейчас тут чуть живой лежит? Все из-за нее? И Настена, измученная, ночь не спавшая, на остатках сил притащилась в крепость, чтобы сохранить защитника Михайлы, хотя Бурей не решился его даже до Ратного везти? Все для благополучия дочки, а виду не показывает…

Но ведь Андрея-то к Михайле не Настена приставила, а Корней… или Аристарх?»

Вспомнилось ощущение, исходившее от старосты во время запомнившегося на всю жизнь разговора: тяжелый, холодный, выгоревший очаг… скорее даже не очаг, а горн, в котором когда-то бушевало пламя, а теперь осталась страшная, затягивающая темнота…

«Аристарх – холодная и беспощадная сила, воплощение мужской воинской сути, которая… Как там Филимон говорил? Неважно, родственник ты, или приятель, или соперник, или должник… приказ отдан и должен быть исполнен! Этот прикажет… кого угодно и как угодно.

Но при чем здесь тогда Юлька? Да при том! Макошь, может, сама ничего и не вершит, но чужие свершения подправляет! По-женски, чуть-чуть, но так, что свершается то, что ей надо! Это и есть удача: приказано Андрею беречь Михайлу – и ничего более, а по велению Макоши выходит так, что оберегается не просто наследник воеводы, а еще и защитник юной лекарки. Да что ж такое закручено вокруг этой девчонки? Во что Андрея втравили?»

И вспомнился разговор с юной лекаркой поздним вечером после того занятия с Клюквой и драки плотников с лесовиками…

Уже начинало понемногу смеркаться, Арина шла по своим делам, даже и не думая про Юльку, и вдруг приметила юную целительницу, одиноко примостившуюся возле лекарской избы на завалинке. Не часто она позволяла себе прохлаждаться без дела; до сих пор Арина такого и не видела. И лицо у нее при этом какое-то… отрешенное, что ли?

Первой мыслью было: «Если здесь сидит, отдыхает, то тяжелых раненых нет, иначе возле них была бы», – а потом вспомнилось, что Юлька единственная не скрывала своего неодобрительного отношения к тому, что творила Красава. Анна просто-напросто использовала внучку волхвы для запугивания пришлых лесовиков, а остальные откровенно опасались Красавы, если и вовсе не боялись. Сама Арина Красаву тоже, мягко говоря, недолюбливала, но Анна слушать и говорить про маленькую волхву не желает, остальные же не решаются. А вот Юльку как раз и можно расспросить. Но так вот, сразу, не спросишь же: «А расскажи-ка мне про волхву и ее внучку, что знаешь», поэтому Арина, присаживаясь рядом на лавочку, начала издалека:

– Вот вернется Михайла, снова будет тебя здесь поджидать…

– Когда еще вернется-то… – Юлька вздохнула и настороженно покосилась на Арину. То ли непривычно ей было, что взрослая женщина заговорила с ней на такую тему, то ли догадалась, что это так – для начала, а разговор пойдет о другом.

– Ну не за тридевять земель он ушел! Вернется с победой, с добычей, с подарками…