– Ага. Или вон Оська Ботало… – Бабы дружно хихикали, вспоминая неугомонного болтуна и бабника. Зацепишься с ним языком или, не приведи господь, подвезет на своей телеге – считай, скандал с мужем обеспечен. И свекровь с потрохами сожрет.
– Не-э, бабоньки, точно вам говорю – Ульяну просить надо. Она своя, обозная, не то что эта Говоруха. Макар, как его покалечило, хоть и ходил с обозом, а баба его все равно вечно нос задирала, дескать, из ратников они.
– Это ты верно говоришь. Ульяна баба добросердечная, с понятием насчет материнских тревог. Она и про отроков все что надо приметит и нам расскажет…
Вот так и стали Верка и Ульяна для ратнинских матерей основными источниками необходимых сведений о возможных женихах. К Анне-то с такими вопросами, понятное дело, бабоньки пока опасались соваться: а ну как сразу надежды лишит? Нет уж, лучше для начала разузнать все в подробностях, вызнать, кто там из отроков пока не пристроен, а там уж и сговариваться можно.
Разговор на посиделках тек самым причудливым образом: то без всякой связи перескакивал с одного на другое, то кружился вокруг какого-то события до тех пор, пока его разве что не оближут со всех сторон. Бывало, и молча сидели – оказывается, это так здорово, когда можно посидеть и помолчать всем вместе. Есть о чем. Порой в такие мгновения вспоминалось что-то, ускользавшее от внимания в ежедневной суете и суматохе, всплывало на свет божий и оказывалось важнее всех остальных дел.
– Знаете, бабоньки, а у меня все из ума не идет то, что Филимон давеча говорил… – Анна откинулась на лавке, прислонилась затылком к стене и сидела с закрытыми глазами.
– И чего он? – встрепенулась Верка.
– Ну Филимона грех не послушать, – откликнулась Ульяна. – Илья сказывал, он не глупее сотника или старосты нашего, только помягше малость. Ну и не лезет никогда со своими советами, коли не спрашивают. Это он здесь развернулся.
– Жалко только его – больной весь, скрюченный, иной раз и ходит-то еле-еле. А посидит на лавочке, погреет спину о нагретые бревна, и опять глаз горит, – Плава поставила на стол очередной кувшин со взваром и опять устроилась на скамье. – Видно, что человек на свое место попал – как для него создано.
– Ну так чего Филимон-то? – напомнила Ульяна.
– Да разговор у нас с ним зашел… про то, как раненых подбадривать надо. – Анна открыла глаза, оглядела сидящих вокруг нее баб и с серьезным видом продолжила: – Он мне присоветовал чуть позже, когда очухаются они с дороги, девиц к ним подпустить…
– Это чего он, старый хрен, удумал?! – Верка немедленно уткнула кулаки в бока и начала приподниматься, но Анна досадливо оборвала:
– Да сядь ты! Дослушай сначала!
– И правда, Вер, не кипятись! Филимон зря не скажет, – Ульяна ухватила Верку за рукав и потянула вниз. – Дай договорить. Так чего он, Анна Павловна?
– Присоветовал, значит, мне Филимон напускать на раненых наших девок – в новых нарядах, – Анна укоризненно глянула на Верку, – да с наказом глупости всякие говорить. От боли и тяжелых мыслей отвлекать, зубы им заговаривать.
– Ну-у, вообще-то оно и в самом деле… – Выражение озадаченного лица Ульяны, слова, сам голос настолько напоминали Илью, что казалось, вот-вот она потянется бороду чесать. – Чтобы стаю девок в горницу к раненому запускали, я никогда не слыхала, а так… в каждой семье по-своему за ранеными ходят… И веселить приходится, и чушь нести… иного и разозлить полезно… Лучше пусть на кого другого злится, чем себя жалеет не в меру.
– Ну а ты чего ему на это ответила, а?
– Сказала, через день-другой, как можно будет, непременно так и поступим. Да не в этом дело, меня другое в его словах зацепило. Он много чего говорил, про разницу между отроками и девицами…
– Тоже мне новости! – буркнула себе под нос Верка. Анна, не обращая на нее внимания, продолжила: