– Ну-у, подруга, меня вон половина Ратного тоже вздорной бабой считает! – Верка состроила донельзя глупую физиономию, потом не выдержала, фыркнула. – А ведь я не просто так болтаю, а все со смыслом… бывало, цельный день трудишься, аки пчелка…
– Ага, и все в дом, как в борть, – опять поддела Вея.
– А как же! Тока вот добрая пчела не только в дом носит, но и отдает…
– Угу… кому медом, а кому и ядом. – Голос недавней лесовички прямо-таки сочился сладостью.
Верка не выдержала и захохотала первой, сгибаясь над столом и вытирая концом повоя выступившие от смеха слезы.
– А у меня все эта ваша Палашка из головы не идет… – неожиданно вздохнула Плава, нарушая веселое оживление остальных. – Вот же попала бабонька! Ну я тоже по молодости натерпелась обид; оно понятно, что с моего-то взять, и обижаться грех; такой разве защита? А тут вроде мужи смысленные, воины. Разве не видели?
– Да какой там воины! Обозники они! – пренебрежительно бросила Верка. – От ратников я бы коромыслом не отмахалась. Да и потом, мужи, даже самые разумные, иной раз слепые и глухие, право слово! Любой бабе понятно, а они очевидного не зрят! Уж сколь разов убеждалась: на что мой Макар не дурак, и то умаешься, пока ему самое простое растолкуешь. А намеков так и вовсе не понимает, я и рукой давно махнула.
– Да уж, – улыбнулась Арина, вспоминая, как порой недоумевала, замечая, что ее Фома уж на что умен, а не понимает того, что и ей, и свекрови яснее ясного. Даже иной раз подозревала: может, притворяется? Но убеждалась не единожды: и правда, не понимает, пока не растолкуешь! Даже недоразумения из-за этого между ними случались. Бывало, бросит несколько слов, обидит, сам не заметив. А потом, когда она ему объяснит, КАК эти слова ей слышатся, даже и пугался: «Да что ты! Я же не то совсем хотел…» Но бабам сейчас другое сказала, то, что ей самой помогло когда-то то непонимание преодолеть:
– Бабка мне частенько говорила: мужи и половины женского мира увидеть не способны. Потому они нам бесчувственными и бестолковыми чурбанами и кажутся иногда! – Она немного помолчала, подбирая слова. – А я вот, когда к вам сюда попала, подумала: а может, и мы для них так же? То, что им всем понятно, нам неведомо? От этого и они нас порой бабами-дурами величают…
– Ну умная жена со временем и сама во всем разберется… если захочет, конечно. Мне вон Стерв лесные тонкости сколько раз объяснял, а пока сама по лесу не походила, все мимо пролетало.
– Э-э, нет, подруга, не скажи! – посерьезнела Верка. – Ты воинские тайны с лесными хитростями не равняй! У нас умная баба сама знает, что есть дела, в которые нос лучше не совать – прищемят. А то и оторвут. Наша старостиха про то хорошо знает.
– Беляна, что ли? А она тут каким боком? Ее муж – староста, не ратник! – не поняла Вея.
– Аристарх Семеныч – лучший мечник Ратного. Даже сейчас, – наставительно сказала Анна. – Как старостой выбрали, он от воинских дел отошел, но все равно… Корней Агеич не раз говорил, что и в лучшие свои времена он Аристарха на мечах победить не всегда мог.
– Ну и ладно, не больно-то нам ихние тайны нужны! – бодро заявила Верка, поворачиваясь всем телом к боярыне. – Анна Павловна, ты вот лучше скажи: когда смотрины устраивать станем? Меня ж бабы ратнинские скоро совсем со света сживут, хоть у колодца не показывайся! Ну куда это годится?!
– Пусть они сначала промеж собой разберутся, – неожиданно подала голос Ульяна, – да со своими же вдовицами. Продькин-то урок даром не прошел.
– А че там вдовы-то? – заинтересовалась Плава. Она единственная из женщин бывала в Ратном как можно реже, и Анна пеняла ей на пренебрежение воскресными службами далеко не каждый раз – знала, как тяжело поварихе проезжать мимо места казни дочери.
Верка с Веей переглянулись и опять засмеялись, да и Ульяна улыбалась во весь рот, пересказывая Плаве, что случилось около церкви в прошедшее воскресенье.