Бабы строем не воюют

– Так? – с нажимом повторила Анна, и Юлька, все так же молча, кивнула. – Про свою власть над отроками ты самим отрокам и рассказывай, а мне не надо, потому что именно мы с Мишаней большую часть этой власти сотворили и сберегаем, а остальное – от матери твоей да от воеводы Корнея. Ну-ка, представь себе, кем бы тебя считали отроки, если бы не сила ведуньи Настены, приказ Корнея и наши с Мишаней старания? Возьми любую твою ровесницу, пусть даже и с лекарскими умениями, как у тебя, и приведи ее в крепость – кто ее слушать станет, не говоря уже обо всем прочем? Кто дозволит ей свои лекарские умения показывать, и как она их показать сможет, если без веры в ее искусство почти бессильна? И где бы ты эту веру взяла?

Угу… вижу, что представила, но не согласна – ты-то о себе больше знаешь, чем остальные, и сравнение с обычными девчонками тебе кажется обидным и несправедливым: как же, куда им всем до тебя, разумницы! Каждая из нас о себе много чего знает и представляет, а еще больше воображает, и, почитай, каждая не согласна с чужим мнением о себе, и для каждой оно несправедливо и обидно! Но смотрят-то все не на то, что ты сама о себе мнишь, а на то, как тебя другие люди видят! – припечатала Анна. – И так почти всю жизнь! Бывает, конечно, что находится кто-то один, кто вдруг увидит в тебе… иногда даже и больше, чем ты о себе думала. Это великое счастье, и не каждой оно ведомо, а уж как коротко-то! Но ты, по молодости лет, этого пока не разумеешь…

– Неправда! Минька…

«Ну, что ж замолкла? Вот именно, никак слов не найдешь. А ты их искала, слова эти? Подбирай не подбирай, бесполезно, конечно, но ты ведь даже и не пыталась, для тебя Мишаня… как дождь, как ветер, как солнышко – всегда был и всегда будет. Дите ты еще, хоть и лекарка!»

– Думаешь, навсегда? – Анна сочувственно улыбнулась. – А как вы расстались в последний раз? По-доброму? Ты своего… своего мужчину в поход проводила? Он тебя там добром вспоминает, вернуться к тебе стремится? Как встретитесь, когда он назад вернется?

– Мне мама… – Юлька снова попыталась вставить свое слово, и опять Анна не дала ей сказать: и так понятно, что услышит. Мелькнуло в голове мимоходом язвительное «Ну-ну, Настена насоветует… Слышали мы про сеть и узду, как же! Самое оно для Мишани…», но сказала, разумеется, не это. – Ну конечно! Мама объяснила, как себя с ним вести надо! Мы-то все дочкам и объясняем, и советуем, самые разумные к тем советам даже и прислушиваются… А сколько уговоров рушится, сколько свадеб не сбывается? А сколько разочарований вскорости после свадеб наступает, да еще каких горьких? Ну ходят же к твоей матери с этими бедами? Ведь ходят?

– Дуры они, зелье приворотное просят… – пренебрежительно махнула рукой Юлька.

«Ага, они дуры, а ты раскрасавица-разумница никогда такого не хлебнешь… Ох, погляжу на тебя, когда припечет!»

– А ты уже знаешь, что приворотное зелье – женское поражение, проигранная битва за любовь? – Анна внимательно поглядела на девчонку. Хоть и фыркает сейчас презрительно на «дур», но у них того зелья нету, а у нее – только руку протяни. Неужто не воспользуется, коли припечет?

– Угу… мама объясняла.

«Опять мама… своего-то понимания нет! И не разумеет пока, что не от дури за зельем приходят. От смертной тоски за последнее средство хватаются, хоть и оно им не поможет…»

– А к себе это знание приложить не пробовала?

– К себе?

– Да. Если ведовство в этом деле не требуется… даже хуже – оно как знак бессилия… то чем же таким особенным ты Мишаню до сих пор возле себя держала?

– А я и не держа… Ой!

– Вот-вот: ты ничего не делала – он сам. А если он вот точно так же сам вдруг перестанет, то не знаешь, что и делать. И никто, девонька, не знает, и мужей спрашивать бесполезно – не смогут объяснить, даже если захотят.

– А как же тогда?..

– А никак! То есть средств-то много разных, и все вроде бы проверенные… Только коли нет любви, то и они не помогают, а порой даже хуже делают. Зато испортить все и ту любовь убить – это запросто! И не заметишь как. Средства для любви что решето для воды: зачерпнуть зачерпнешь, а унести не сумеешь. Вот такая она, девонька, жизнь бабья.