Бабушкины стёкла

— Кем?

Тут папа говорит:

— Погоди, выучишься — поймешь. Иди к бабушке.

И снова Катя с бабушкой, и снова слушает истории...

По воскресеньям, когда папа и мама отсыпались, бабушка вела Катю в церковь Казанской Божией Матери, что прямо напротив них, только дорогу перейти.

Родители были уверены, что бабушка ходит с Катей на рынок.

— Бабуся, а почему ты папе с мамой правды не говоришь, куда мы с тобой ходим?

— Эх, Катюша, — вздыхала бабушка, — не вместить им такой правды, шум да гам один выйдет.

— Бабуся, а ты чья мама?

— Мамина.

— А папе ты кто?

— Теща.

— А что же ты маму не научила Бога любить, когда она была маленькая? — допытывалась Катя.

— Мой грех, Катюша, мой грех... — вздыхала бабушка. — Я сама-то Бога совсем недавно полюбила. Да и то не крепко. Разве можем мы крепко любить!.. — И снова тяжело вздыхала. — Боялась я учить твою маму Бога любить, когда она была такой, как ты. Было чего бояться. Вырастешь — поймешь.

— Ты совсем как папа: «Вырастешь — поймешь»! — передразнивала Катя.

Бабушка только вздыхала.

В храме на литургии Катя пробиралась вперед и отстаивала всю службу замечательно. Бабушка уже учила ее: когда на службе устанешь сильно, молись Николаю Угоднику, проси подкрепления. А икона Николая Угодника как раз была рядом с Катей. С Николаем Угодником Катя была накоротке и звала его «батюшка Никола». Дома, однако, быстро терялось чудное настроение, храмом подаренное, которое бабушка называла «благодатью Причастия». Очень не любила Катя врать маме и папе про рынок, где они не были. Бабушка при этих завиральных рассказах так страдала, что даже в лице менялась, — однако все же не решились они сказать правду. Остаток воскресенья до вечера проходил у Кати, по бабушкиной мерке, плохо.

— Транжиришь благодать, как пьяный купчик отцовские деньги, — так говорила бабушка Кате и сидела все время в своей комнатке.

Мама все воскресенье была чем-то занята, и Катя носилась между ней и папой, который сидел за столом, что-то писал и постоянно поминал какого-то Понырева, которого обещал обязательно съесть.

— Как съесть? — спрашивала всякий раз Катя, хотя слышала это уже сто раз.

— Живьем, — говорил папа, не отрываясь от бумаг.

— А разве можно? Да и невкусно...

— Таких – надо. А будет невкусно — пожую и выплюну.

— Он твой враг?

— Он не только мой враг.

— А бабушка говорит, что врагов любить надо.

— Вот пусть она и любит.

А бабушка тем временем закрывала двери своей комнатки и даже Катю не впускала. Каноны и акафисты читала. Что это такое, Катя еще не знала.

И вот бабушки не стало.

Против своей воли, но все-таки повинуясь воле покойной, папа и мама похоронили бабушку церковным обрядом. Прошли дни. Катино горе притупилось, и она слегка ожила...

Как-то раз папа и мама начали осмотр бабушкиной комнатушки. Папа говорил, что в ней надо привести все в порядок, хотя и так все было в отличном порядке. Мама выразилась по-другому: «Освободиться от хлама». Вот тут-то и начались дивные чудеса, бесповоротно изменившие жизнь многих других семей, а не только Катиной.

Бабушкина комнатка в длину была — четыре шага, в ширину — два с половиной. Треть комнатки занимал старый-престарый комод с зеркалом, напротив комода стояла железная кровать, а в правом углу — тоже очень старая тумбочка. Ходить можно было только боком. На тумбочке были книги и иконы маленькие, а большие иконы, украшенные так, что заглядишься, висели над тумбочкой. Сорок пять икон и иконок было у бабушки.

— Иконы не выкидывайте, иконы отдайте мне! — звонко и дерзко заявила Катя.

Папа и мама оторвались от разбора бабушкиных бумаг и уставились на дочь.

— А тебе они зачем? — спросил наконец папа очень грозно, притом растягивая слова.

— А затем, — ответила Катя. — Бабушка их мне оставила и вам так наказала, я все знаю! Мои они! И вообще... по воскресеньям мы ходили не на рынок, а в церковь, вот. Э-э! — и Катя, сама того не ожидая, разинула рот и показала родителям язык... да и затряслась вдруг в горьких рыданиях. Спасли эти рыдания Катю от родительской расправы, и все дальнейшее выяснение шло почти в спокойном тоне.

— Ну-ка, ну-ка, — сказал папа и притянул к себе Катю, — расскажи об этом поподробнее.

И Катя с удивлением почувствовала, что не может рассказать так, как ей хотелось бы, так, чтобы родители поняли. О, если бы могла им все объяснить бабушка, но ведь даже и ее родители не понимали. Как-то так уж получалось, что всегда, когда а они с бабушкой выходили из храма, раздав всем просящим милостыню, вылетало быстро из Катиной головы то, что она видела и слышала, забывались молитвы и возгласы, из памяти души выветривалось чувство благоговения, которым она была охвачена в храме. Жизнь улицы и дома совсем не походила на жизнь храма, где, как говорила бабушка, живет Бог. Оказалось, что и историй бабушкиных, которых была, пожалуй, тысяча, не помнит она совсем. Папа ждал, а Катя не знала, с чего начать... Папа погладил ее по голове:

— Оболванила тебя бабка, чепуху всякую в головенку вдолбила...