— Так и живу. Онегин, ты же не просто так пришел, похлопать по плечу одобрительно, есть еще какое-то дело?
— Вообще-то я твой начальник. Заканчивай эти свои привычки, Жора.
— Точно! Прошу прощения, забыл. Как-то непривычно, был просто товарищ, стал товарищ… кто ты по званию?
— Майор.
— О! Стал товарищ майор. Ты не обижайся, я с субординацией знаком. Меня еще подстава с нашим подполом не отпустила.
— Ты неисправим, Жорж. Тут целый подполковник Комитета, а для тебя подпол. Его, между прочим, генералы опасаются в Минске, а ты «подполом» кличешь. А я у тебя кто тогда?
— Ё-маёр.
— Тьфу на тебя! Колись уже, чего вспомнил или надумал такого, чтоб нам начальнику Управления нести на блюдечке.
— Давно уже понять надо, что больше ничего такого, что можно на блюдечке подавать, вы не нароете. Помнишь, я говорил — все ЦК компартии союзных республик спят и видят, как бы отделиться от Союза? Ничего не изменилось. Возьми Бразаускаса — первый секретарь ЦК Литвы, втихую готовит отделение литовской компартии от советской, представляешь? Остальные не лучше. Вот ушел за грань Горбачев, с ним целая команда подручных была. Они за ним пошли в небытие? Тут остались, да те же Яковлев, Шеваргнадзе, да мало ли их. А если эти не у дел, ЦРУ других начало кормить. Я раньше говорил, и сейчас повторю — не жилец наш Союз.
— Предлагаешь сидеть ровно и не делать резких движений?
— Предлагаю готовить страну к неизбежному. Вы про Армению узнали, начали готовиться к минимизации последствий?
— Ну да, натравили ученых, они пересчитали карту, уже локти кусают.
— А чем политическая ситуация отличается от землетрясения? Готовьтесь, как к катастрофе, собирайте кадры, создавайте инструкции, силы быстрого реагирования. А то кроме армии никто русских защищать даже не пытался на имперских окраинах. Они голые в Россию бежали, кто добежать смог.
— Настолько беда?
— Соседи приходили и убивали, из домой выкидывали. С криками «Оккупанты вон!» Понимаешь, мы Ташкент восстанавливали, мы оккупанты. А знаешь, что в Чечне целых две войны было — опять их завоевывали, как при Шамиле. Извини, завелся.
— Ладно, успокойся. Я понимаю.
— Да нихрена ты не понимаешь. Вы меня сейчас пишите?
— Я же сказал, нет.
— Короче, потом прокрутите, проанализируете. Хреново мне чего-то. Как снова всё это пережил.
— Хорошо, проанализируем. И это, еще раз спасибо. А то начальство моё ругалось, что ты им одних генералов носишь. А тут взял и исправился, подпола принес.
Запись слушали всей группой, позвали даже аналитика, который обычно на совещания в таком составе не допускался. Считай, повысили и уровень допуска к секретам, и в должности теперь подрастет. «Еще раз прокрути» — и Онегин щелкнул клавишей перемотки на магнитофоне.
— Это прямо гимн суициду. Перегорел?
— Который раз слушаю и кажется, что что-то упускаем.
— А я понял. Это не гимн суициду, а реквием Комитету. Такой не очень тонкий намек на наши перспективы после развала Союза. Хочешь, пей. Хочешь, стреляйся. А хочешь, совмещай.
— Хватит жути нагонять. Что выдал аналитический отдел?
— Товарищ генерал, шизофрения в чистом виде. Классическая и изученная специалистами. Четкий водораздел между двумя личностями, молодая двадцать-двадцать пять лет, и пожилая где-то около пятидесяти или чуть позже.
— Тогда будем включать шизофрению в обязательный перечень личностных качеств при приеме на службу. Не записывай, пошутил. Как он тебе, Онегин, говорил «у нас нет хронодесантников, одни хронотуристы»? Похоже тут вариант аварийного покидания своего времени в спасательной капсуле. Или как там фантасты пишут в романах?
— Товарищ генерал, предлагаю чисто как упражнение дать аналитическому отделу задание на проработку сценария Милославского. Он ведь прав, к землетрясению готовимся, а к гражданской войне не готовы.
— Согласен, формулируй задание.