– Какую угодно, но тихую. Ты уже все приготовил?
– Нет, – сказал доктор Д. – я передумал. Только не перебивай меня. Ведь тебе деньги не нужны, правильно?
– Но я поэтому их и отдаю. Разве бы я стала?
– У тебя нет родственников?
– Я жила с теткой, которую ненавижу. Мама оставила мне несколько тысяч.
Тетка только и ждет, когда я умру – чтобы забрать деньги. Но я их лучше сожгу, чем оставлю ей.
– И много у тебя осталось?
– Четыре сотни.
– А остальное?
– Протрынькала.
– Тогда привези мне все что осталось.
– Но мы договорились! – она вскрикнула и стала похожа на ребенка, лет десяти или восьми.
– Привези мне все – и оставшиеся дни ты проживешь не в палате, а в моем доме. До того момента, когда тебе станет плохо. Регину я прогоню на время, она у меня послушная.
– Ты скотина.
– Я просто уравниваю спрос и предложение. Этого требуют законы рынка.
Алиса подумала о том, что сможет запросто убить этого плохого человека или поджечь его дом или сделать еще что-нибудь детективное – но не сейчас, а через неделю или через две, когда доктор надоест ей.
– Такси еще ждет?
– Я заплатила, чтобы он ждал до утра.
– Тогда поезжай.
Алиса уехала.
Доктор Кунц вынул деньги из тайника (он не доверял банкам), сдернул скатерть со стола и долго выбирал куда ее пристроить. Пристроил на шкафу, аккуратно свернув. Потом положил банкноты прямо на дубовые доски. В его доме многое было из дуба: мебель, полы, двери. Да, двери – он обмер. Двери остались незаперты!
Он выглянул: никого. Да тут и не бывает никого по вечерам. Очень спокойное место. Он запер дубовую дверь, дважды повернув ключ, и успокоился, начал пересчитывать деньги. Он прекрасно знал сумму, но само пересчитывание доставляло ему блаженство. Он редко пересчитывал деньги – лишь тогда, когда в доме не было жены. Иногда общая сумма не сходилась и доктор Кунц пересчитывал деньги еще несколько раз, для верности. Когда сумма сходилась, он все равно пересчитывал несколько раз, просто раскладывая деньги разными кучками. Ему нравилось созерцать эти кучки.
В них было что-то эротическое, в этих бумажечках. Ему нравилось ощущать в пальцах их податливую плотность, гладить их, раскладывать их на равные суммы, аккуратно вынимать из большого кошелька со змейкой-молнией, чтобы не дай бог, не зацепить за зубчики – ведь от этого банкноты рвутся. О, этот кошелек! Сколько лет, сколько трудов, сколько сконцентрированного, дистиллированного напряжения души! Здесь были банкноты-юноши, полные надежд, о, их ждут еще многие встречи впереди, множество влюбленных пальцев еще будут гладить их чуть шероховатые, будто живые поверхности, здесь были и дряхлые старцы, нашедшие в большом кошеле свой мягкий матерчатый приют. Они все еще бодры, готовы на одну или две последние авантюры. Глядящие из под полуприкрытых век, мягкотелые, обрюзгшие, с остатками карандашных надписей, полученных еще в молодости…
Он поднял глаза и увидел синюю, неестественно вытянутую физиономию, заглядывающую в окно. Несколько секунд они неподвижно глядели в глаза друг другу, потом доктор Кунц бросился к двери. Дверь Снова Была Не Заперта!
Выскочив на крыльцо, он увидел жутко длинноногую тень, убегающую по дороге.
Уже во всю светила луна, старалась, мерзкая, изо всех сил, круглая и полная как ночной горшок. Войдя в дом, он трижды проверил замок и, наконец, успокоился.
Он вздрогнул, когда вошла Алиса. Было около двенадцати.
– Как ты вошла?
– Дверь была не заперта.
– Врешь, я ее запер сам. Я проверял.
– Может быть, ты только подумал запереть или замок не защелкнулся. У меня когда-то так было.
Доктор Кунц подошел, отодвинул ее от двери (Боже, какое тело!) и еще раз запер дверь. Замок был вполне исправен. Трижды дернув дверь изо всех сил, доктор вернулся к столу.
– Вот это да! – восхитилась Алиса, – это тебе за операции платят или за любовь?
Она смотрела на деньги.
– За работу. Я очень хорошо работаю.
Он начал собирать деньги в одну пачку. Пачку он обычно оборачивал фольгой и обвязывал резиночкой.
– Не убирай! Мне нравится на них смотреть, – сказала Алиса и начала раздеваться. Я хочу, чтобы они всю ночь лежали на столе. Вот, я добавляю к ним свои. Деньги любят, когда их много.
Она проснулась рано и увидела клены, простреленные солнцем, и муравья на тумбочке. «Привет», – сказала муравью и муравей ответил шевелением передних лапок. Любимый человек мирно сопел рядом.
– А ты знаешь, – сказала она ему, – этой ночью я поняла что-то очень важное. Я поняла, что смерть неправильна, никто не должен умирать. Ты понимаешь?
Но человек продолжал спать, намаявшись за ночь.
Она встала, накинула прохладную рубашку, подошла к столу, на котором лежали деньги. Положила ладони на дубовую доску и пошевелила десятью живыми предметами поверх одного неживого. Вид этих стопочек волновал ее сильнее, чем мужское тело. Доктор забыл их спрятать. Конечно, он уверен, что мне деньги не нужны.
А ведь они действительно не нужны.
Она сложила все деньги в свою сумочку и приготовилась уходить. Доктор Кунц пошевелился на постели.
– Ты ищешь туалет?
– Да.