Бабки

Мальчишка съежился от боли, когда его обняли, вытер грязной рукой сопливый нос и пожал плечами.

– Сколько тебе лет? – спросила его Таня. Маруся уже накрывала на стол.

– Девять, – сказал мальчик.

– Уже большой, значит будешь нам помогать, – с улыбкой ответила девушка. – Поешь, а потом вымоешься, и мы тебя подлечим. Гляжу, больно тебе…

– Откуда такой чистый немецкий? – удивленно спросила Анастасия, войдя в дом к Ягарье.

– Было время, многое учила, – ответила та.

– Я тоже учила, но так свободно не могу разговаривать.

– А я не свободно, – улыбнулась Павловна, – я с нежеланием. Пойду проверю, как там мальчик. Уж больно страшно хлопцу было.

– Ты слышала, что она ответила немцу, когда он именем ее поинтересовался? – спросила Настю Вера Никитична, когда Ягарья вышла.

– Не расслышала, далеко стояла, – ответила Настя.

– Фон Майер, – сказала она, – фрау фон Майер. Так звали Ягарью раньше. Батька у нее – немец чистой крови, богатый и зажиточный был – Пауль фон Майер. Мать же – русская, из дворяней. То ли по расчету, то ли по любви, выдали ее девкой молодой за фон Майера. Он хоть и старше был намного, но любил ее сильно. И когда померла она, немец стал жить ради одной дочери. Любил он Ягарью не меньше, чем жену-покойницу. А вот бабка ее, мать евойная, немка, ох и злющая была! Точно ведьма. Истинная, не то, что мы…

– Павловна немного о ней говорила мне, – сказала Настя.

– Она поняла, что девица не такая, как остальные. Что глазки у нее чарами обладают. Совсем, как у тебя, только больше твоего Павловна умеет. На бабку чары не действовали, либо она избегала внучкиного взгляда. Но со свету сжить ее хотела. Говорила сыну, что русское отродье проклято, что не стоило ему кровь свою чистую с русскими мешать. Эх, бабку Ягарьину да немцам бы в отряд… Она бы предводителем у них была, – Никитична ухмыльнулась. – Как бы там ни было, но Ягарья терпеть не стала. Зла она немке не причиняла, чтобы отца не расстраивать, а сбежала по-тихому. Русская она, до косточек русская, фамилия только немецкая осталась, да любовь к отцу.

– Он жив еще? – спросила Настя.

– Помер. Годов пятнадцать назад. Но перед тем он прознал, где дочка его прячется, а когда помер, к Ягарье сюда стряпчий приезжал, наследство привез. Не знаем мы, что там, но, думаю, папенька единственную дочь без копейки не оставил. Оттого у нас и коровы завелись, и козочки, и свинки. И банька не сама по себе выстроилась. Не все гаданием да приворотом заработать можно, – Никитична рассмеялась.

– У меня тоже деньги есть, – сказала Настя.

– Вот пускай и будут, – строго приказала женщина. – Война только началась. Неизвестно, что с нами будет, да как жить потом. Если это «потом» настанет…

Таня мальчишку подлечила, треснувшее ребро срослось у парня, боль ушла.

– А ты добрая, – сказал он Тане.

– Вот видишь, я же говорила тебе: поглядим – ведьма я аль нет, – улыбнулась девушка.

– Если и ведьма, то хорошая.

– С нами пока поживешь, пока мамка твоя не вернется.

– А если она не вернется? – спросил мальчик.

Таня задумалась.

– Вернется, куда она денется, – печально ответила девушка. – А коли не вернется, будешь на службе у нас. А там и батька с войны придет.

– Не придет, – Володя понурил голову, – немцы сказали, что всех убьют. И папку моего уже, наверное, убили.

– Они брешут, – спокойно сказала Таня. – Брешут, ей-богу. Ты видал, как они нашу Ягарью Павловну испугались?

– Мне мамка про нее рассказывала, – сказал Вова, – называла ее злой бабой Ягой.

Татьяна рассмеялась.

– Ну, если Павловна – баба Яга, то я – кикимора болотная, – она скривила рожицу, отчего Володя захихикал. – Все у нас будет хорошо, – сказала она и обняла мальчишку. Но на душе ей было совсем не радостно. Возможно, она хотела, чтобы это ее сейчас также кто-то обнял, пообещав, что все будет хорошо. Непременно будет.

Доносились до Ведьминой усадьбы иногда звуки страшные да вспышки огненные.

– Это наши их так? – спросила Маруся.

– Боюсь, что нет, – ответила Павловна, – это немцы по земле нашей бьют… Вперед продвигаются, нелюди ненасытные.

– Хоть от нас отстали.

– Нет, Маша, не отстали, – повернулась к девице Ягарья, – они только воздуха нашего нюхнули, но им этого мало. Не думай, что одним разом отвадили врага. Лети, Маруся, только почуешь неладное – лети, Богом молю, ласточка ты моя.

Недолго ждать пришлось. Трое из тех шестерых, что приходили три дня назад, пришли снова к усадьбе. Без командира своего. Никак попутали что-то.

Шура мимо пробегала с ведром воды. Опрокинула она его, когда увидела наставленные на нее три автомата.

– Тихо, – шепнул один из немцев и приставил палец к своим губам. Больше по-русски он не говорил.

Испуганная Шура руки вверх подняла, а глаза отчаянно забегали: искала своих. Только не было никого рядом.

Немец махнул автоматом, указывая Шуре, куда ей идти. Девушка тихо зашагала в сторону леса, трое немцев шли за ней. Отойдя немного дальше от усадьбы, зайдя за первые деревья на границе с лесом, немцы остановились.

– Zieh deine Kleider aus, – сказал один из них.