Бабий круг

Она не поверила своим ушам. «Как? И что это было? А ничего, что я в магазин не попала?» – чуть не сорвалось у неё с языка, но что-то вовремя её остановило.

Итак, очередной облом. Осталось только признать, что за последние несколько минут её успели три раза обмануть. Вернее, не то, чтобы обмануть, скорее, не оправдать ожиданий. Первый раз это случилось, когда она приготовилась к худшему, поверив, что мужчина может напасть на нее во дворе; второй, когда она усомнилась в его состоянии; и третий – только что, когда она испугалась, что незнакомый человек действительно преследует её с ребёнком и может им навредить, для чего зашёл вслед за ними в подъезд. Слава Богу, ничего плохого не случилось.

«А, может, и не было ничего?» – включила она привычно заднюю. Может, это – досадное совпадение, к тому же совершенно случайное? Может, шёл человек по своим делам, даже не думая никому угрожать, а она понапридумывала невесть чего, нафантазировала, сама себя в угол загнала, да ещё доброго человека при этом зря обидела? Совсем нервной стала. Нервной и злой. Не ровен час, на людей кидаться станет, не разобравшись, огульно обвиняя их в несовершенном зле-насилии. Так и до психушки недалёко.

«Вот-вот, недалеко», – одернула она себя. Конечно, недалеко, если зацикливаться на случайных встречах со случайными прохожими, обращая внимание на каждую мелочь: тот не то сказал, тот не то подумал, тот не так посмотрел, а тот вообще, прости господи, не захотел смотреть в её сторону. Все возможно, главное, что сегодняшнее приключение закончилось, и что приятно, закончилось практически без потерь.

Уже совсем спокойно она открыла дверь квартиры, вспомнила обещание незнакомца возвращаться «в свою нору», и даже усмехнулась про себя, представив размеры его так называемой «норы».

И в это время малыш заорал. Не просто заплакал, а именно заорал, как он умеет кричать, когда проголодается – капризно так, бесцеремонно, будто семь дней не ел. То, что случилось в следующее мгновение, стало для неё новым потрясением – мужчина, уже было открывший входную дверь, чтобы выйти, неожиданно передумал, в два прыжка преодолел расстояние до квартиры, прищурил глаза и сердито зашипел:

– Чего он плачет?

Будто оправдываясь, она обиженно прошептала:

– Кушать хочет.

– Так корми!

Ребёнок, почувствовав, что о нем говорят, перестал кричать, открыл глаза и требовательно зачмокал ротиком.

И снова реакция незнакомого человека была более, чем странной – сначала губы его растянулись в глупой улыбке, потом лицо мужчины опять стало недовольно-безучастным. Он резко развернулся и с нетленным: «Е-моё!», без оглядки бросился из подъезда. Ей ничего не оставалось, как согласиться с соседкой: «Ненормальный».

Вечером, уложив дитя в кровать, она взяла наугад книгу, раскрыла её, но читать не смогла – мысли её всякий раз возвращались к лохматому нечесаному мужику в жутком буром балахоне необъятных размеров, в облике которого было что-то неуловимо знакомое, будто видела она его не в первый раз.

Спать перехотелось. Она прошла на кухню, включила чайник. Тот раздраженно чмыхнул, даже крышка подпрыгнула, и надрывно, будто простуженный паровоз, закашлялся. В последнее время чайник вёл себя совершенно отвратительно – громко пыхтел, плевался осколками накипи со старой облезлой спирали, а то и вовсе ни с того, ни с сего, ещё задолго до закипания, отключался, но выбросить его не поднимались руки, так как был он памятью о бабушке.

Чашка любимого напитка немного отодвинула нервное напряжение, сгладив на время его остроту и накал, а ночью ей снова приснился сон, вернувший к событиям почти годичной давности. Проснувшись от собственного крика, она кинулась к детской кроватке, но, убедившись, что ребёнок спит, прошла в ванную, разделась и стала под горячий душ.

Этот сон приходил к ней так часто, что она уже давно знала его наизусть. Месяцами каждый день, с приближением сумерек, её начинало колотить, будто в лихорадке, потом приходила ночь, и открывалась дверь… И каждый раз она просыпалась в холодном поту, шла в ванную, становилась под горячие струи и рычала, как раненый зверь, зажав рукою рот, чтобы не слышала бабушка.

Потом бабушка умерла, и ей не надо было таиться – больше никто не мешал ей плакать вслух, но к тому времени она уже привыкла к своему кошмару, будто срослась с ним. Мало того, согревшись горячей водой, она долго лежала в постели, раз за разом возвращаясь к последнему моменту, пытаясь в темноте разглядеть лицо удаляющегося человека, но слышала лишь короткое: «Опоздал. Прости», и сирену увозящей маму кареты «скорой помощи».

Незадолго до родов сон прекратился. Хотелось верить, что навсегда, но сейчас, после встречи с незнакомцем, он возвратился к ней снова, и снова напомнил ей прежнюю боль, бессилие и унижение, а ещё – усталость от ожидания, что всё может повториться снова.

Вспомнила, как перед смертью бабушка просила: «Забудь. Просто живи. Живи, как люди», но ни забыть, ни жить, «как люди», у неё не получалось – уж слишком много горя-несчастья произошло, и такого горя горького, что ни объехать его, ни обойти.