Бабьи тропы

Но Арина Лукинишна не унималась. На улице и на речке выкрикивала:

— Шаромыжники!.. Грабители!.. Мошенники!..

Бабка Настасья не отставала от старостихи — тоже бегала по деревне и свое бабам твердила:

— Ну, бабыньки… чевой-то будет!.. Ладно гоношат мужики новую власть… Гляди: может, и бабам какое-нибудь улучшение выйдет… из города-то! Чует мое сердце… чует!

Бабы качали головами:

— Неугомонная ты, Настасья Петровна… когда угомонишься?

У бабки Настасьи глаза по-молодому загорались:

— А вот ужо дождусь… тогда и угомонюсь!

— Чего ждешь-то?

Бабка Настасья и сама не знала, чего ждет. Но отвечала твердо:

— Чего-нибудь дождусь… Беспременно, бабыньки, дождусь! Ужо помяните мое слово…

Бабы смеялись.

Кержаки два раза вечерами собирались втихомолку к мельнику Авдею Максимычу. Просили его порыться в старых книгах и поискать там объяснения тому, что творится крутом. Лысый мельник отыскивал нужные места в библии, читал их, а потом объяснял:

— С какой стороны ни подходи, братцы, а по всем видимостям выходит так, что пришел конец власти антихристовой!.. Наступает пресветлое тысячелетнее царство…

У старика Гукова от злобы седая борода тряслась, маленькие, глубоко сидящие черные глаза горели и петушиный голосок дрожал:

— Зачем же грабеж-то, Авдей Максимыч! Где правда-то христова? Законы-то древнеапостольские зачем порушены?

С лукавой улыбочкой мельник отвечал:

— А кто же одобряет? Никто!.. И господь-батюшка, который сойдет с пресветлых небес, тоже спросит: «Пошто обижали? Пошто не блюли заповедей моих?..»

Старик Гуков злобно плевался:

— Тьфу… Анафемы!.. Тьфу, тьфу!..

Потом покаянно крестился и ворчал:

— Прости, Христос, и помилуй…

А мельник прятал лукавый огонек в глазах и толковал:

— Потерпеть надо, старички, потерпеть… Не один раз вычитывал я вам… Может, и не то еще будет… Может, действительно восстанет народ на народ и царство на царство: и будут землетрясения, и глады, и смятения!.. Опять же и так надо рассудить: не для озорства берут… для дела… Смотри — семена раздают, у кого не было… и детей малых накормили… Выходит, вроде как будто ладно… Кумекайте сами!..

Кержаки отводили глаза, глядели в пол. Подолгу молчали, обдумывая прочитанное и сказанное мельником. Покрякивали. Тяжело вздыхали. И, коротко прощаясь, расходились по домам.

А фронтовики и деревенская голытьба почти каждый вечер собирались к совдепу. Одни лезли в избу, другие просовывали головы в окна. Часами торчали у совдепа и слушали разговоры совдепщиков. Заходили в совдеп и дед Степан, и мельник Авдей Максимыч.

Павлушка Ширяев давно позабыл и про Параську с ребенком, и про Маринку Валежникову. В свободное от работы время он тоже торчал у совдепа. Туда же приходили и дружки его: Еремка Козлов, Тишка — сын кузнеца Маркела, Кирюшка Теркин и Гавря Глухов. Жадно ловили парни мудреные слова Фомы корявого и скупые, нескладные речи других мужиков — депутатов. И, слушая их, понимали, что не умеют мужики подолгу говорить. А решения выносят правильные.

Во время весеннего сева у Сенн Семиколенного пала последняя лошаденка. Совдеп приказал Оводову выдать одну из своих лошадей Сене Семиколенному на все время полевых работ. После этого в совдеп обратились с просьбой о выдаче лошадей Маркел-кузнец, Афоня-пастух и Кузьма-солдат. Совдеп реквизировал по одной лошади у Гукова, Максунова и Валежникова и передал их просителям.

В этот год засеяли белокудринцы все поля.

Когда подошли покосы, по решению совдепа, были даны бедноте небольшие наделы из луговых угодий.

И сена в этом году накосили все.

Погода стояла все время ведреная, и с покосами покончили скоро. У многих рожь вызревала. Готовились белокудринцы к жатве.

Глава 31

Перед самой жатвой, словно из-под земли, вынырнул в урман отряд конных казаков и пролетел через Чумаловскую волость. Скакал отряд во главе с казачьим офицером. Утром отряд прибыл в Белокудрино. Остановились у Валежникова. После небольшого совещания казаки, сопровождаемые ребятишками, рассыпались по деревне. Арестовали весь совдеп: Фому, Панфила, Маркела, Кузьму, Андрейку Рябцова, Теркина и Глухова. Не тронули только Афоню-пастуха. Избили всех депутатов: сорвали вывеску с избенки Фомы; объявили по деревне о переходе власти к старосте Валежникову. Арестованных мужиков увезли сначала в волость, а оттуда отправили в город, в тюрьму.

После отъезда казаков белокудринские богатеи посоветовали старосте арестовать всех бывших фронтовиков — сторонников Фомы. Но староста нетвердо верил в прочность новой власти. Он велел только вернуть реквизированных лошадей и хлеб, взятый бедняками весной. Лошадей мужики вернули сразу. После обмолота и хлеб возвратили. Напуганные быстрой сменой событий, в эту осень белокудринские мужики не пошли в лес на промысел.

А перед рождеством приехал в Белокудрино бывший волостной старшина Илья Андреевич Супонин. Собрал в Валежниковой ограде сход и объявил мужикам: