Бабьи тропы

— Да знаете ли вы, дед, какой ценой куплена эта свобода?! Тысячи людей погибли за дело революции на виселицах!.. Тысячи побывали на царской каторге, погибли в ссылке!.. Вот я сам, например… Я тоже был на каторге и в ссылке… И никогда не переставал я мечтать о том времени, когда мы, одиночки, зажжем сердца миллионов людей пламенем борьбы и мести против царя и против его слуг!.. Ибо я твердо знал, что рано ли, поздно ли, но мы вырвем из рук дворян-землевладельцев и землю и волю для народа… Я всегда верил, что придет и для России время свободы, равенства и братства… Да, да!.. Я верил и продолжаю верить, что мы построим царство божие не на небе, как сулили попы, а здесь — на земле!.. Не сразу, конечно… постепенно, но построим!.. И вдруг этакое недоразумение… И где?.. Здесь… у вас… в урмане… Эх! — и уполномоченный досадливо махнул рукой.

— Я и говорю, безобразие! — опять фыркнул в усы рыжий солдат. — Черт знает, что получилось…

Дед Степан, всю дорогу напряженно поглядывавший сбоку на старичка-уполномоченного и напряженно слушавший его речь, вдруг схватил его за локоть и, глядя в его розовенькое лицо, тихо, беззлобно сказал:

— Постойте… господин товарищ… Постойте… А позвольте вас спросить: как вас зовут… величают?

— В чем дело? — спросил старичок, останавливаясь и, в свою очередь, оглядывая деда Степана с головы до ног. — Меня зовут Борисом, а величают Михайловичем… Старшина объявил ведь вам, что моя фамилия Немешаев и что я — уполномоченный губернского Комитета общественной безопасности…

Охваченный нахлынувшими воспоминаниями о далеком прошлом, дед Степан выпустил локоть уполномоченного, и они двинулись дальше. Помолчав, он спросил уполномоченного:

— А вы… в молодости… не были на Васьюганье?.. В скиту Новый Салаир?

Старичок, хмурясь, ответил:

— Проездом был… Да, был… А вы откуда это знаете? Живали в скиту?

— Значит, вы трудник Борис?! — воскликнул дед Степан. — Неуж вы, Борис?.. Неуж я не ошибся?

— Да… конечно… можно назвать меня и трудником… — смущенно проговорил уполномоченный. — Да, можно — хотя… я неверующий… А через скиты и заимки я действительно проходил… возвращался из ссылки…

Уполномоченный был явно растерян.

А дед Степан удивленно качал головой.

— То-то, давеча, слушал я вашу речь… и все думал: где же я видел этого человека? Где слыхал его голос? Уж очень приметный у вас голос-то!.. А вот сейчас, как только вы заговорили про царя и про слабоду… я сразу признал ваш голос… И про Васьюганье вспомнил!.. И про ваши слова вспомнил!.. Помните — вы тогда выпивши были… Дело-то было как раз в рождество… Тогда вы тоже про слабоду говорили… Ну, только мы с женой считали, что в ту пору вы погинули.

— Вы, конечно, считали, что меня зарезал тогда старец Евлампий? — шутливо сказал уполномоченный, кривя рот в улыбке.

— Это точно, — ответил дед Степан, — считали.

Уполномоченный еще раз внимательно посмотрел на деда Степана, на его курчавые волосы, в его голубые глаза и спросил:

— А кем же вы тогда были в скиту?.. Вы не трудник Степан?

— Я самый и есть, не обознались, значит, — обрадованно воскликнул старик, позабыв про досаду, причиненную ему на митинге этим бывшим трудником Борисом, а теперь уполномоченным новой губернской власти. — Я есть трудник Степан Иваныч Ширяев… Значит, признаете меня?

— Признаю, — ответил Немешаев, не переставая удивляться. — Какая неожиданная встреча!.. Теперь я все… все припоминаю!.. Только насчет моей смерти… вы ошиблись, Степан Иваныч… Как видите: я жив и здоров… До старости дожил!..

Удивлялся и дед Степан:

— А мы-то со старухой все думали, что вас давным-давно уже нет на белом свете… Ведь этот злодей… Евлампий-то… немало народу под лед пустил: и остяков, и тунгусов, и русских… Бывало, напоит человека до потери сознания, оберет до нитки, а потом камень на шею и под лед!.. Злодей он!.. Душегуб!..

Уполномоченный новой власти почему-то опять смутился.

— Может быть… Все может быть… — неопределенно проговорил он и продолжал. — Но я этого не знаю… Возможно, во всем этом есть преувеличения… Во всяком случае… при мне ничего подобного в скиту не было… У меня с Евлампием Сысоичем вышло тогда какое-то недоразумение… насколько помнится, оба мы тогда лишнее выпили… А потом оказались в разных концах Сибири, и нас разделяли уже тысячи верст. Приехал я в губернский город, в котором жил Бабичев, уже под старость.

— Да и при мне душегубства-то в скиту не было, — сказал дед Степан, не понимая, почему бывший трудник Борис с таким почтением говорит о человеке, который причинил ему зло. — Но ведь много ли мы с вами, Борис Михайлыч, прожили-то в скиту? Без году неделю. Я вскорости после вас тоже уехал с Васьюганья… А трудники много говорили про злодейства Евлампия…

Немешаев молчал.

Мельник поглядывал то на деда Степана, то на уполномоченного и негромко высказывал свое удивление:

— Дивны дела твои, господи!.. Где встретились люди, а? Где встретились!..

И даже солдат несколько раз изумленно повторил:

— Удивительно!.. Удивительно!..

Уполномоченный спросил деда Степана:

— Дьяка Кузьму и его жену помните?

— Матрену-то?.. Ну, как же!.. обоих помню…