Бабайка

— И он готов ответить за того, с кем шёл, — сказал второй.

И они замолчали. Все смотрели на них, а они и не думали говорить ещё что-нибудь. Стояли себе с видом невозмутимым, словно их происходящее вообще не касалось.

— Это что… всё? — спросил наконец председатель.

— А что ещё? — ответил вопросом на вопрос первый краснокожий.

— Разве этого мало? — добавил второй.

— Да, — сказал Лю, — это немало. Это очень даже немало.

— Разве что… — начал было первый и замолчал.

— Что? — тут же цепко спросил председатель. — Что именно?

Первый посмотрел на второго, тот еле заметно покачал головой отрицающе. Первый, не отводя взгляда от товарища своего, прищурил напряжённо глаза, словно усилие какое-то делал. Второй пожал плечами.

— Может, мы и ошибаемся, — сказал первый неуверенно. — Может, нам просто показалось.

Председатель нетерпеливо дёрнул головой.

— Он может убить.

Второй досадливо повёл плечами, но ничего не сказал.

— Хорошо, — сказал председатель. — Ещё что-нибудь?

— Нет, — сказал второй быстро и твёрдо.

Председатель развёл руками.

— Ну, на нет и суда нет, — сказал он. — Следующий!

— Следующего придётся немного подождать, — сказал Лю.

— А что такое? — поинтересовался председатель.

— Он вспоминает, — пояснил Лю.

— Вспоминает? Ах да… — председатель почесал в замешательстве переносицу. — Перерыв! — объявил он после недолгого раздумья и направился к стойке. Выпить кофе, надо полагать.

Подошла официантка, забрала пустую и поставила передо мной полную чашку и вазочку с печеньем. Что значит — вспоминает, думал я, прихлёбывая помаленьку чай и таская из вазочки вкусное печенье.

«Мне было пять лет», — сказал Санька. Мы сидели у него дома — играли в солдатиков. «К нам в гости какой-то дядька пришёл. Чё-то они там с отцом разговаривали, и дядька говорит — дурак ты, Володя. А я ему говорю: дядя, вы зачем папу дураком называете? А он смеётся и говорит — потому что папка твой дурак. А отец молчит, на меня смотрит и улыбается. Ну я этому дядьке сказал: дядя, наклонитесь, пожалуйста. Он наклонился, и я ему как кулаком по носу дам».

И мы стали играть дальше.

А потом дядя Володя с тётей Томой развелись, потому что дядя Володя попивал.

— Добрый день!

В дверях стоял мой безымянный проводник по оранжевому миру и широко улыбался. Был он весь такой празднично оранжевый в этой фиолетовой кофейне, приятно посмотреть на него было, и я тоже невольно заулыбался в ответ.

— Добрый-добрый, — улыбаясь, отвечал ему бармен, и все вокруг смотрели на оранжевого человека и улыбались.

— Если бы вы знали, как приятно вспомнить своё имя, — говорил он, усаживаясь на диван. — Вам не понять, как это приятно. Привет, дружище, — хлопнул он меня по плечу.

— Здравствуй, — сказал я.

Значит, всё-таки есть у него имя.

— Мы слушаем вас, — сказал председатель. Он, пожалуй, был единственный, кто не улыбался.

— Он мне понравился, — заявил мой оранжевый товарищ, принял из рук официантки чашку с кофе и сделал глоточек. — Не жалей сахару, дорогая, — сказал он официантке.

— Сейчас я принесу сахарницу, — сказала та, улыбнувшись смущённо.

— И бисквитов!

— Что еще вы добавите к сказанному вами? — порушил обозначившийся флирт председатель.

— Ничего, — легко сказал оранжевый.

— Как это ничего? — председатель по-моему даже растерялся слегка.

— А что тут можно добавить? — улыбнулся оранжевый. — Он сделает из своего сына хорошего человека, будьте покойны. Я в людях разбираюсь. Вы мне лучше вот что скажите… — теперь он смотрел на бармена.

— Нет-нет-нет, — покачал тот головой, улыбаясь. — Не мной назначено, не мне отменять.

— Но поговорить-то с ними можно?

— Поговорить поговорю.

— Хорошо, — всё так же легко сказал оранжевый. — Я с вашего позволения погуляю. У меня ведь всего-то до вечера времени осталось.

И ушёл.

Допил свой кофе и ушёл.

— Меня батя научил врезать замки, — сказал Тимур. — Взял прямо за шкирку, сунул в руки долото, замок и приставил к двери.

Я молчал. Нечего мне было на это сказать, и Тимур продолжил.