Бабайка

Ощущение было странное, словно тело моё стало вытягиваться, тянуться, пока не стало длинным-длинным, и очень хотелось открыть глаза, но веки мои меня не слушались. Потом словно что-то где-то лопнуло с тихим звоном, и тело моё снова стало нормальной длины. Потом я снова стал растягиваться, снова тянулся-тянулся-тянулся, и, наконец, я опять услышал этот тихий звон. И я упал, проломив непрочную корку, во что-то холодное, рассыпчатое, и это холодное облепило моё лицо и ладони.

Я опять прошёл, подумал я с облегчением. Я всё-таки прошёл. Ура.

Теперь, наверное, можно открыть глаза?

7. Синий снег

I

Здесь была зима. Синий снег, синие деревья, низкое темно-синее небо.

Я встал, — в глубоком снегу это было сделать не очень-то легко, машинально отставил руку в сторону, раскрытой ладонью вверх… и усмехнулся — к хорошему привыкаешь быстро. Здесь спички так легко не добудешь. С некоторым удивлением обнаружил валяющиеся рядом со мной сумку и продолговатый свёрток. Надо полагать, подсознание сработало лучше, чем сознание, и позаботилось о вещах.

Градусов пять-десять, прикинул я. Само собой, мороза. Хорошо хоть ветра нет.

Я неторопливо распаковал саблю, повесил на плечо сумку и осмотрелся — и никакой такой пищи для размышлений этот осмотр не дал. Единственное, что можно было предположить — так это то, что на этот раз, по всей видимости, я выпал из большого дупла. То есть если находишь себя лежащим под большим деревом, на котором есть большое дупло, то логично предположить…

И тут до меня дошло. Почему снег синий? Разве он не должен быть голубым?

А как же семь цветов радуги?

Ладно, сказал я себе, обстоятельства бывают разные, одни обстоятельства грозят неприятностями, и с ними надо считаться, другие сулят приятности, и ими тоже пренебрегать не стоит, а третьи не хороши, не плохи, и вообще непонятно что значат. По-моему, синий снег — это как раз из этой оперы, так что не будем забивать голову этой загадкой.

Надо просто выбрать направление и идти.

Наверное…

Вообще, если быть честным, то направление я не выбирал ни разу. Оно само меня выбирало. И из мира в мир мне помогали перейти, и в новом мире обнаруживалась перспектива. Получается, есть в этом какая-то логика.

Жаль только логика эта — не моя.

И куда девался голубой мир?

Я что — проскочил, не заметив поворота?

Тщательно замаскированного поворота.

В любом случае отсюда надо куда-то идти.

Чёрт, в каждом мире такая история. Каждый раз всё начинается одинаково.

Каждый раз я не знаю, что делать.

И непонятно, где здесь север, где юг. Солнца за тёмной пеленой туч не видать, компаса у меня нет, и неизвестно, работал бы он здесь вообще (кто знает, как тут расположены магнитные полюса). С упорством идиота я осмотрел несколько деревьев, надеясь определить, с какой стороны они заросли мхом. С учётом того, что я никак не мог вспомнить, с юга или с севера деревья обрастают мхом, это занятие выглядело особенно дурацким. К тому же мне попался неправильный лес, без всякого мха на деревьях. О том, что мне, в принципе, всё равно, куда идти, я как-то не подумал. То есть подумал, но не сразу.

Все стороны одинаково неизвестны. Значит, пойду — туда.

И я пошёл в неизвестном направлении. От осознания того, что я не знаю, как называется сторона, в которую я иду, мне было весьма не по себе. Тем не менее, я упорно двигался в выбранном направлении. О всяких неприятностях вроде того, что, заблудившись, человек незаметно забирает влево и в конце концов начинает бродить кругами, я старался не думать. Были заботы поважнее. Как не замёрзнуть, к примеру. Морозец слабенький, но без тепла и еды долго я не продержусь. Так что выход один — идти и надеяться, что я выйду к людям раньше, чем обессилею.

Через два или три часа надвинулись сумерки. Я уже порядком подвыдохся и употел к этому времени — идти по глубокому снегу занятие не из лёгких. Я остановился, взял в горсть синего снега, и слизнул часть его языком. Как-то глупо получается, подумал я, обессилею, упаду, замерзать, говорят, даже приятно, но всё-таки умереть от мороза в Синем мире …

— Похоже, это гер-рой, — сказал голос откуда-то сверху.

Я поспешно обнажил саблю и поднял глаза. Златая цепь на дубе том… На здоровенном дереве на здоровенном суку лежал опять же здоровенный кот и мрачно смотрел на меня. Впрочем, это, может, лишь кажется мне, что мрачно, коты ведь вообще весело смотреть не могут.

— Точняк, — откликнулся другой голос, но уже не сверху, и что-то шевельнулось под деревом. То, что я сначала принял за большой сугроб, обернулось не то собакой, не то волком. Широкая морда, мощная грудь, густая шерсть… наверное, всё-таки волк.

— Чего уставился, герой? — спросил волк. И длинно зевнул, показав клыки.

— Почему герой? — спросил я. Саблю при этом не опустил, что свидетельствует о том, что остатки здравого смысла меня всё-таки не покинули.

— Только гер-рой или дур-рак смело пр-рёт навстречу опасности, да ещё в одиночку, — кот говорил, артикулируя чётко, хотя и не очень выразительно. — Я подумал, что на дур-рака ты обидишься, и сказал «герой». Хотя р-разница невелика.