Пошла Яся на кухню, кормом шелестеть, кошку Мег ждать. Но едва заглянула кошка Мег, как домофон зазвонил. Взвилась кошка Мег с глазами выпученными на месте, как она обычно это делала, и сбежала на табуретку под стол.
— Ждешь кого, Яся? — спросила тетя Иоланта, долезая до двери.
— Нет... — озадачилась и Яся.
Ждет, конечно, но не в домофоне. И уши ему оторвет при встрече.
— Кто там? — спросила тетя Иоланта.
Трубка тетя Иоланте что-то ответила, она и кнопочку открыла.
На выглянувших из кухни осторожно Ясю и кошку Мег обернулась, замок на двери входной открывая:
— К тебе, Яся. А кто это — Ваня Дуров?
Яся так и поперхнулась. Дуров?.. Хотела сказать «не знаю я никаких Дуровых», но слова в горле так и застряли. Знает ведь.
У распахнутой двери стоял и улыбался Ванька-дурак, при всем параде. Современном параде. Значит: пиджак, рубашка, брюки под цвет, ботинки начищенные, волосы причесанные, а не незнамо что, как пять минут назад, царапин, синяков и дыр нет и в помине, зато в руках держит он огромный букет ромашек...
Яся зажмурилась и головой мотнула.
— Ясенька, не знала, что у тебя есть кавалер, да еще пригожий такой, — разулыбалась тетя Иоланта. — Проходите, проходите, Ваня.
Она была добрая.
— Я к вам больше, тетя Иоланта, — улыбнулся Ваня широко да белозубо. — И цветы для вас. Яся-то все вам сказать боялась, вот я и пришел... сам поговорить.
Отдал с поклоном, как в тридевятом. Тетя Иоланта впечатлилась и побежала вазу искать.
— Ой, это и хорошо, Ясенька у нас всего боится. Рада я познакомиться с вами, Ваня! Ясенька, да ты у порога не держи гостя. В зал проводи, чаем напои.
И исчезла тетя Иоланта на кухне.
— Спать уложи, баньку натопи, — проворчала Яся, складывая руки на груди. — Ботинки снимай, что ль. Тебе бы по шее дать, Ваня Дуров.
— За что ж это? — удивился Ваня искренне и затылок почесал привычным жестом дураковским.
— За то, что бросил меня, ничего не сказав!
— А, — расцвел Иван, ботинки свои начищенные снимая да бросая как попало, — так теперь ты понимаешь, как мне у моря синего было, ясно солнышко?
— Я же не специально... — бухнула Яся кулаком ему в грудь, да и расплакалась.
Обнял Иван свое солнышко ясное, повел в горницу дивную, которая, наверное, и называться должна была словом странным «зал».
— Не туда, — шмыгнула носом Яся, — это опочивальня тетя Иоланты. Направо. А там, дальше — моя комната.
— Ты же сказала, что руки просить надо из других дверей. Вот и отдал я жар-птице перо мое — оно ведь мое было — чтобы она меня сделала таким, каким быть надо, когда руки просишь в мире вашем перевернутом. А от имени, которое ты ей дала, она в силе раздалась-то еще поболе. Ох, и что это, Яся?..
Восхищенный возглас Ивана относился к телевизору, который рассказывал нудным голосом последние новости. Снова где-то за границей террористы жахнули, а у нас протесты не стихают, и самолеты потому не летают.
— Такое яблочко... по блюдечку местное, — вздохнула Яся. — Телевизор называется. Ты чай какой будешь? Зеленый? Черный?
— Черный? Это что ж, как из речки Смородины под Калиновым мостом?
— Ты этой ереси при тете Иоланте не говори, пожалуйста. А то ни руки тебе не видать, ни ноги, — сказала Яся и побежала на кухню, как раз когда тетя Иоланта с вазой гордо в зал входила.
— А и расскажи мне, Ванечка, что у вас да как. Всегда говорила, что Ясенька счастье свое найти должна! Она ведь у нас и красавица, и кудесница!
А красавица да кудесница так и пряталась в коридоре темном, руки к пылающим щекам прикладывая да глупый смех удерживая. Какой тут чай, когда к тебе сватается лучший на свете мужчина?..
У твоей квартирной хозяйки разрешения спрашивая на твой съезд вместо тебя... Золотой человек. Поцелуй в уста сахарные ему за это простить можно.
— Допрыгалась, Яга? — коварно прошлась боками ей по щиколоткам кошка Мег.
И пошла иступленно тереться о Ванины ботинки. Кошка Мег с ума сходила по кожаным вещам. А жар-птица не поскупилась, качественными шмотками Ваню-дурака одарила. Он, как никак, ей свободу подарил вечную.
— Вот и приехал я за Ясей в даль такую, тетушка, — заканчивал Иван сказывать очередную свою историю, не полностью правдивую, и внимания старался на диковины горницы мира перевернутого не обращать.
Потому как наказывала ему жар-птица: если хочешь Ясю свою по всем правилам хорошего тона и мирового волшебства в Тридевятое забрать, то никому и подумать нельзя, что ты Ивашка-дурашка, а не Ваня Дуров.
— Люблю ее больше жизни.
Запела душа Ясеньки, в ту самую птицу жар превращаясь.
— ...и она от меня тоже без памяти.
А вот это перебор! И сразу набурмосилась Яся. Да что он про нее говорить смеет!
— Но правильная ведь она у меня, добрая. Вас расстроить боится, ведь на веки вечные со мной ей уехать придется.
Заломила руки тетя Иоланта уже давно, а потому весть о скором лишении источника дохода до нее не сразу дошла.
— Потому и решил я сам к вам приехать да ее руки просить, — сказал Ваня.
И с Ясей, из-за притолоки на него ощерившейся, глазами синими встретился. Улыбнулся нежно и безмятежно.