Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром

Основополагающее понимание реальности не бинарно, но унитарно[197]. Мы знаем это, поскольку видим, что его манифестация – реальность – унитарна. Существуют тысячи вещей, но все они работают вместе. Я осознал это, когда стал больше задумываться о пище, которую ем. Например, если я ем много фаст-фуда, то чувствую вялость и головную боль. Но когда подкреплюсь собственноручно приготовленной едой из свежих продуктов, мне гораздо лучше. Я также начал размышлять о том, в какой момент еда в процессе пищеварения становится мной, и не смог зафиксировать данный момент. Возможно, это происходит еще до того, как я почувствую вкус пищи, то есть прежде чем соответствующие молекулы прикрепятся к вкусовым рецепторам. Как известно, это временная связь, но ведь и протеины, которые поступают в мои клетки сразу после ланча, находятся там лишь временно. В конце концов они заменяются другими. Процесс жизни – это процесс постоянного изменения.

Во время еды я нередко совершаю своего рода молитву, но в отличие от христиан не изливаю ее в словах. Поглощая пищу, я представляю происхождение каждого из ее компонентов и думаю о том, что должно было произойти, чтобы эта еда стала для меня доступной. Самый обыкновенный сандвич требует полей пшеницы, солнечных и дождливых дней, фермеров разных специальностей, поездов и кораблей, гуртов скота, океанов рыбы, целых экосистем. Сандвич, который я ем на ланч, – это фундаментальный и необходимый компонент известной мне Вселенной. Возможно, зерно для сандвича мог бы вырастить и другой фермер, но тогда это был бы уже другой сандвич. Я навсегда становлюсь участником всего хорошего и всего плохого, что было связано с приготовлением этого куска пищи. Если с животными плохо обращались, я причастен к этому – пусть не виновен, но все-таки причастен. Если с животными обращались хорошо, то в это есть и мой вклад. Я – участник мира, я и есть мир.

Не существует дуализма «Я» и Иного – мы становимся одним в языке, так как в противном случае общение было бы невозможно, а Вселенная лишилась бы красоты, которую она в себе несет. Представьте, что у нас нет абстракций и каждая вещь имеет свое собственное имя, собственное название. Имя есть у каждого дерева, у каждого животного, а не просто у каждого вида, а моя рука называется не так, как ваша. При таком бесконечном множестве слов общение было бы невозможно. Мы должны обобщать – это наша тюрьма. Но это и ключ, открывающий двери, поскольку при помощи абстракции мы можем общаться, а за счет общения я могу воспринимать вас как вас. И я беру эту чашку кофе, и вдыхаю его аромат, и пью его так, словно это что-то отдельное от меня. Но я знаю, что в действительности кофе, я, мое рабочее место, моя квартира, мой город, моя страна, мой мир – все это атомы, которые на ином уровне реальности состоят из витков вероятности, которые на следующем уровне реальности являются морями информации со своими приливами и отливами. Но на этом уровне реальности язык покидает нас, и мы сталкиваемся с невыразимым.

Когда Уильям Джеймс писал свое «Многообразие религиозного опыта», он выявил ряд общих черт, объединяющих религиозные переживания во всех религиях мира. Одной из них была невыразимость опыта – в большинстве случаев его невозможно описать[198]. Эта невыразимость кажется загадочной, поскольку у нас редко возникают проблемы с выражением той или иной идеи при помощи языка. Но все эти идеи и впечатления основаны на дуальности, а мистический – как и магический – опыт выходит за ее пределы. Один студент недавно спросил меня: «Когда мистик переживает опыт недуальности, возвращается ли он затем в обычный мир или остается в этой недуальности?» Я задумался на несколько мгновений, так как, хотя и мог ответить на этот вопрос, любой ответ был бы неполным. И наконец сказал: «Ваш вопрос предполагает оппозицию обычного мира и опыта недуальности, которой на самом деле здесь нет». Это был неудовлетворительный ответ. Это был вообще не ответ. Но это было лучшее, что я мог сделать, описывая непостижимое.

Я мог бы объяснить, что мистик должен вернуться обратно к языку – как рыба, выпрыгнув из воды, должна в нее вернуться, – но уже измененный опытом недуальности, и с этого момента он будет относиться к языку более внимательно. А то иногда мистик перестает воспринимать человека как часть целого, которой, как он знает, тот является, и начинает относиться к нему как к отдельной личности. Мы бываем крайне разочарованы, когда такое случается с нашими духовными лидерами или кумирами: если папа носит Prada – значит, он материалист. Если мастера дзен застали пьяным – значит, он все время нас обманывал. Но мы исходим из представления о том, что есть совершенное и несовершенное и что наши духовные лидеры должны быть совершенны. В действительности все есть совершенное несовершенство и все мы участвуем в нем не как сторонние наблюдатели, а как игроки.