Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром

Я определяю такой подход к языку именно как платонический, поскольку Платон утверждал, что для каждой вещи, существующей в нашем мире, есть идеальная форма, пребывающая в мире идеальном. К примеру (по ряду причин этот пример приводится многими), у нас имеется такая вещь, как кресло. Более того, в наше время можно найти всевозможные виды кресел: складные, шезлонги, мягкие с откидными спинками, бескаркасные. Однако все их мы называем креслами, признавая, что они обладают качеством «кресловости». Но где, спросил бы Платон, находится эта «кресловость»? Он предполагает, что она имеет первоисточник в мире форм, где существует форма кресла, отражением которой являются все кресла нашего мира. Существуют также, что гораздо важнее, идеальные формы красоты, истины, добра и т. д. Вот почему мы можем понять, что тот или иной поступок является добрым, не будучи способными дать определение добра или перечислить все возможные добрые поступки. Согласно Платону, мы рождаемся с пониманием этих форм, памятью, даваемой нам до рождения, а наше столкновение с не столь идеальными версиями форм в физическом мире пробуждает эту память. Мы можем прийти к пониманию форм и посредством чистого рационализма. Ближе всего к миру форм стоит математика. В частности, для Платона и других греческих философов примером идеала в реальности была геометрия. Например, мы можем определить правила для идеального треугольника, которые будут работать в реальности достаточно хорошо для того, чтобы предсказать форму актуализированного треугольника – скажем, нарисованного на песке. Но мы также понимаем, что наши идеальные правила, будучи примененными к реальным треугольникам, никогда не находят совершенного воплощения. С точки зрения Платона, треугольник, нарисованный нами на песке, как бы мы ни старались, никогда не будет равен идеальному треугольнику с суммой углов в 180 градусов[119]. Язык, в платоническом понимании, – это репрезентация в реальности идеала, который никогда не получает полного воплощения. Примечательно, что большинство ученых игнорирует теории Платона как устаревшие или ошибочные, но лингвистика их принимает. Или, точнее, лингвисты, сами того не осознавая, вновь пришли к идеям Платона. С магической точки зрения данная параллель с Платоном интересна потому, что многие магические течения обязаны своим развитием неоплатоникам. Неоплатоники полагали, что материальный мир – это результат прогрессивной последовательности манифестаций, происходящих из одного источника, обычно определяемого как Благо или Единое. Эта идеальная форма ведет к Разуму, который, в свою очередь, дает возможность проявиться Душе, а та – Природе[120]. Неоплатоники проповедовали форму магии, именуемую теургией, или «божественным деянием». Она предполагала обратное восхождение по цепи манифестаций при помощи символических аналогов – прямо к высшему началу. Таким образом, неоплатонизм оказал серьезное влияние на развитие каббалы, лежащей в основе большинства западных церемониальных магических школ.

Если мы хотим использовать неоплатоническое понимание реальности, чтобы достичь Единого – или Блага – посредством языка, то нам необходимо отыскать первоначальный язык. В предыдущей главе уже говорилось, что можно сделать это посредством либо откровения, либо реконструкции. Реконструкция в настоящий момент – тупиковый путь. Мы не можем реконструировать настолько древний язык: наш максимум – десять тысяч лет назад, тогда как история человечества, вероятно, насчитывает двести тысяч лет! Откровение же приводит нас к языкам типа енохианского, которые могут быть полезны в качестве магических, но не соответствуют первому человеческому языку. Так что наше стремление найти первую, идеальную форму языка наталкивается на необходимость изменить свое понимание первоязыка: этот изначальный язык будет не первым по времени появления, а ближайшим к идеальной форме. Попытки отыскать такой язык были более успешными, чем исторически ориентированные, если, конечно, верить имеющимся данным.

«Варварские» слова