Читаем Азов полностью

– Пожаловал? Ну, забрехался ты, Меркушка, – разочарованно махнул рукой Татаринов, внимательно разглядывая дьяка. – Когда казаки пьют щедро, то их в ту пору не пытают и в тюрьмы не сажают. Я сам бывал в Москве и сам пивал вино, но – бог миловал – ноздрей не рвали мне и языка не жгли. Ой, крепко брешешь ты!

– Меркушка врать не станет, – вступился за дьяка Григорий Нечаев, – то все похоже на правду, что он бает.

– А какова мне прибыль врать? – проголосил Меркушка. – Четыреста казаков вы в Смоленск погнали?

– Подмогу, брат, послали воеводам! – сердито буркнул Каторжный.

– Подмогу вашу перебили?.. Хо!.. Соврал?

– А врешь! Да мы еще подмогу выслали, – сказал Татаринов.

– И ту подмогу также перебьют.

– Он, ловко брешет, – сказал Татаринов. – На, пей да лезь повыше.

Дьяка подсадили выше, на бревна.

– Вали! Бреши!

– Князь Пожарский во время Смутное в твердости стоял, без всякого шатанья, за государство Русское, был всенародно избран военным предводителем, – кричал, оглядываясь, Меркушка – спасал от захватчиков-поляков, – так вот его пожаловали землями, но к войску не подпустили. А потому не подпустили, что род Пожарских – из захудалых, незнатных. Но князю Пожарскому, – Меркушка многозначительно поднял палец, – великого ума мужу, ратное дело обычно!.. Ум Пожарского не расходится с умом народа!.. Измайловы, Шеины, Салтыковы близки к измене и ненадежны. Чинами они хватили высоко, а разумом гуляют низко. В царских грамотах к войску пишут мерзостные слова, что казаки, и атаманы, и всякие ратные люди в полках отъезжают по дорогам в села и в деревни, бьют людей, грабят, и насильства делают, и в зернь играют, а в корчмах непотребства заводят! Есаула вашего Ивана Сапожка на кол посадили… А жалованья казакам и атаманам под Смоленском давать совсем не стали.

– Нескладные вести, – сказал Татаринов, – утехи мало в них.

– Отечество в опасности! – продолжал надрывно дьяк. – Смоленска нам теперь не отобрать. Не стало бы на Руси куда похуже смуты.

Толпа росла, шумела все сильней.

Выпив жадно жбан браги, Меркушка продолжал:

– На Быстрой реке татар вы побили здорово. Похвально! Возблагодаренье от царя поступит – знаю о том: при мне дьяк чернил грамоту. Но не похвалит султан Джан-бек Гирея. Муслы-ага повез Джан-бек Гирею по­слание султана с выговором за бой, столь неуспешный для татар, на речке Быстрой.

Татаринов удовлетворенно сказал:

– А вижу я: разум у Меркушки изрядный. Любо дьяка послушать. Досказывай, одноглазый!

Заслушались казаки дьяка Меркушку и не заметили, как в Московские ворота проехал высокий возок.

– Гей, казаки! Возок царский! – крикнул Татаринов. – Таких в Черкасске доныне не бывало!

Беглый Меркушка, даром что выпил много, вмиг выскользнул из толпы и побежал к реке. Гришка Нечаев тоже струсил и кинулся за часовенку.

По главной улице Черкасска медленно двигался высокий раззолоченный возок. Бабы, оставив на берегу не­достиранную одежду, побежали к своим землянкам.

Выйдя смело вперед, атаман Иван Каторжный внезапно остановился. Татаринов подошел к нему и почесал затылок:

– Не разберу, – сказал он, – возок-то царский, а казаки всё наши. Кони в запряжке, как лебеди; не иначе, царь! Что за диковина!

– Почто тут быть царю? – возразил Каторжный.

– А ежели то все же царь? – озабоченно настаивал Татаринов.

– Недоглядели, знать, башенные сторожа. И перелазные проспали. Надо б всем войском быть на конях, палить из ружей, звонить в колокола. Пошли-ка кого-нибудь к часовенке.

Побежал казачонок. Колокола зазвонили.

Вороны, кружа, поднялись стаей. Закаркали, махнули за Донец – примета недобрая. Казаки стали палить из ружей недружно и вразнобой. На коней вскочили че­тыре сотни казаков.

Солнце поднялось высоко на зеркальном небе. Черкасск притих в ожидании.

Царский возок двигался тяжело и медленно. Красные спицы его колес едва вертелись. На дверцах возка, бронзой украшенных, сияли медные огромные кольца. Сияли еще вензеля на запятках и под выгнутым сиденьем возницы. Возница сидел заправский, царский: свисали белые пушистые усы; шапка, почти боярская, ведром торчала на затылке. Кафтан на вознице был армячный, белый; кушак – широкий, зеленого сукна.

– Цари не ездят так! – блеснув глазами, уверенно сказал Каторжный. – Должно, какой-нибудь боярский сын! Встретим, Татаринов?

– Ну, встретим! – И они пошли навстречу карете.

Вслед за возком двигались колымаги, туго набитые добром. На колымагах сидели казаки, а по бокам цепочкой ехали конные. Расправив спину, возница важно натянул вожжи, и белые кони, утомленные дальней дорогой, остановились.

Два казака соскочили с запяток возка и схватились за кольца в дверях. Возница разгладил усы и бороду. И – все обомлели.

Из царского возка вышел высокий и бледный атаман легкой станицы Наум Васильев. Три года он не был на Дону. В родной Черкасск вернулся, а с места сдвинуться не может. Глаза слезятся, волосы словно снегом посыпаны. Заплакал Наум Васильев, держа шапку в руках.

Тут подбежали Каторжный, Татаринов, дед Черкашенин, Демка, Афонька, Левка, Осип Петров, – слетелись казацкие орлы, целуют, обнимают товарища.

Перейти на страницу:

Похожие книги