Азов

– В достатке, дед! – ответил Каторжный. – Казну пороховую не всю подорвал Поленов. Мы утаили порох от лазутчиков под Монастырским и в Раздорах.

– Свинец в достатке?

– В достатке и свинец.

– Ну, дело!.. И начинайте с молитвой смело!..

Татарская зурна и рог заныли в поле жалобно. Загрохотали барабаны. Все пешее войско садилось уже в струги, которые покачивались на зыбкой волне. Весла поднялись кверху. Конное войско собралось на берегу Дона. Издали казалось: острые пики вонзаются в небо.

Татаринов, сойдя с кургана, сел на вороного коня. Два есаула поднесли ему медный шлем, который он надел на бритую голову. Два турецких пистоля с выгнутыми черными рукоятками сунул в пояс.

– Загорятся степи – тогда стругам трогаться! – приказал Татаринов. – Взорвется стена под Ташканом – всем лезть на приступ!.. И помоги нам бог в сем деле праведном!.. Тебе, Иван, – обернулся он к Каторжному, – быть на Кагальнике с войском поутру и не давать татарам и черкесам с Терека, туркам с Тамани пройти в Азов на помощь.

– Будь так, как сказано! – ответил Каторжный. – Каким ты войском жалуешь?

– Даю тебе тысячу казаков. Пять сотен белых шапок, шесть сотен черных шапок. Всех, значит, более тысячи.

– Гайше какое войско дашь в подмогу? – спросил Старой.

– Гайше, кроме туркменов, прибавим казаков – две сотни серых шапок.

Гайша сказал, оскалив зубы:

– Карашо! О, много! Карашо!

– Жди на Бейсуге час свой. Дам знать. Иди, Гайша!

– Какое войско дашь мне? – спросил Тимофей Разя.

– Две сотни казаков. Зайдешь, Тимоша, с правой руки от берега. Да догляди татар как следует.

– Сын Иван куда пойдет?

– Ивана бери с собой: сподручней будет.

– Какое войско дашь Косому Ивану да атаману Осипу Петрову?

– Косому дам, – сказал Татаринов, – я с тысячу казаков. Не мало ли?

Косой ответил:

– Мне хватит тысячи. Я справлюсь.

– Петрову Осипу, – атаман задержал на нем пристальный взгляд, – я дам две тысячи. С Ташкана будешь начинать. А с Махина пойдет Тимоха Яковлев да млад­ший брат его Корнилий.

– А мне куда велишь? – спросил старик Черкашенин. – Аль позабыл?

– Я не забыл. Пойдешь с Алешей Старым к пристани. Вам я даю легких стругов тысячу… Хватит?

– Хватит, атаман! – засмеялся старик.

– Теперь идите к войску!

Туркменские кибитки шумно двинулись в указанное место за верблюжьим полком Гайши.

Науму Васильеву Татаринов напомнил:

– По-прежнему хватай татарских языков. Добытые вести доноси немедля. Ты – глаза ясные войска!.. Ну, гей-гуляй! А мне, – объявил Татаринов, – быть с есаулом Порошиным где понадобится!

Татаринов хотел было отъехать от кургана, но вдали показался быстро скачущий всадник.

– А не беда ли где? – приложил он ладонь ко лбу.

Каурый конь, прижимая уши, перескакивал рвы и канавы. А за конем неслась татарская арба, запряженная двумя лошадьми. Баба нахлестывала коней длинной хворостиной.

– Да то Ульяна Гнатьевна, – сказал Порошин, присмотревшись. – Чего бы ей здесь?

– А на вороном коне, верхом? – спросил Татаринов.

– На вороном не опознал. Кафтан на всаднике бешметом кроенный, малиновый, папаха серая.

Пока гадали, вороной конь едва не проскочил за курган. Остановился. Всадник ветром спрыгнул с седла – и прямо к атаману.

– Вот привиденье! Господи! – воскликнул Татари­нов и отступил. – Голубка сизокрылая! Варвара!

– Гей, казаки! Не утерпела баба перед боем! – смея­лись атаманы.

Каурый конь обнюхал вороного.

– Эх, Миша, Миша! – в слезах и с жалобой проговорила Варвара Чершенская. – Уехал, даже не попрощался. Я ждала, ждала…

– Да ты и впрямь казак, Варвара!.. Скажи, почто прискакала? – спросил Татаринов и слез с коня.

– Дай отойдем-ка в сторону. На людях стыд берет.

– Ты, Миша, – заговорил дед, – дай-ка Варваре с тысячу казаков. Она не подведет… Эх, раскрасавица! Сердце у бабы, что сабля, – вострее перед походами. Бывало, и моя жена-покойница следом бежит да плачет…

Михаил с Варварой отошли в сторону,

– Дело стоит, – сказал Татаринов. – Ты что задумала?

– Приехала попрощаться, Миша.

– Ты не слезой меня благословляй. Прощай!

– Постой!.. Целуй при всех!

Конь вороной и конь каурый нетерпеливо били копытами.

– Ну что ж, – сказал Татаринов, снимая шлем, – прощай, моя голубка. Добуду Азов – Дон и тебя прославлю. Прощайте, курганы седые! Прощайте, птицы легкие! Прощайте, степи буйные! Прощайте, травы! Прощай, моя Варварушка! – Татаринов обнял Варвару и жарко при всех расцеловал.

Варвара дала ему кисет, расшитый мелким бисером, заплакала. Стоит в папахе серой и глаз не сводит с Мишки. Потом взяла уздечку и поцеловала. Стремя взяла – поцеловала.

– Не сгинь, мой сокол быстрый! – произнесла Варвара тихо. – Не пропади, моя головушка. Ах, Миша! Бывало, проедешь ты на коне, в голубом кафтане, сафьянцы красные, – хорош казак, скажу. Проедешь на другом коне – буланом, сафьянцы белые, кафтан с отливкой синей, – и опять скажу: хорош казак! Проедешь на гнедом коне, шапка серая, кафтан, как свет луны, горит, а ты в плечах широкий, сильный, – опять скажу: отважный ты казак! И нет тебе подобных…

Все не шутя сказали:

– Ну, поцелуй же бабу пожарче, да ехать надобно. Зурна уже затихла, и барабаны за курганом смолкли.