Азеф

Чухнин тем временем был все-таки убит местными эсеровскими силами. 28 июня его застрелил на даче некий «матрос Яков Акимов». По крайней мере, этим именем было подписано воспоминание об этом «акте», напечатанное в 1925 году в «Каторге и ссылке». Подлинное имя убийцы, по некоторым сведениям, — Николай Николаевич Швецов. Он же Н. Никандров, писатель.

Савинков из-за границы написал письмо Неплюеву, в котором подтверждал собственную, Двойникова и Назарова невиновность в кровавом теракте. Это письмо стало аргументом в руках защиты; в итоге члены БО получили каторжные сроки только за принадлежность к тайному обществу и хранение взрывчатых веществ.

Примечательно: в тюрьме Савинков узнал, что ЦК все-таки приостановил террор на время работы Думы. Получилось, что Азеф скрыл от него решение. Но у Савинкова этот факт не вызвал ни подозрения, ни обиды. Сам он с презрением относился к решениям «штатских» цекистов — а Азефу верил безоговорочно. Деловое сотрудничество давно уже перешло в дружбу — но это не была дружба на равных. Савинков, со своей несколько феодальной психологией, относился к Азефу, как рыцарь к сюзерену, обожал его, благоговел перед ним. И если Гершуни, на которого он сам склонен был смотреть снизу вверх, Азеф берег от полиции, то Савинкова он с каким-то особым сладострастием предавал. Предавал — но в последний момент все-таки давал возможность спастись и выкрутиться…

В конечном итоге все складывалось скорее в пользу Азефа: он доказал свою верность революции и полезность — полиции; и, на всякий случай, ему удалось сохранить ядро Боевой организации.

ПОДДАВКИ

Итак, у Азефа-осведомителя появился новый шеф. Новый и уже последний.

Александру Васильевичу Герасимову было 45 лет. Он не обладал революционным опытом, а всю жизнь служил царю, сначала как пехотный офицер, потом как жандарм. Это сближало его с Ратаевым и отличало от Зубатова и Рачковского. Герасимов был умнее и хитрее Ратаева. Пожалуй, он, как многие умные люди и хорошие профессионалы, имел склонность переоценивать себя. Впрочем, то же можно сказать и о Плеве, и о Зубатове. Поэтому Александр Васильевич бывал тороплив и опрометчив в суждениях. Зато Герасимов — и это редкое качество — умел и любил не только говорить, но и слушать. Переоценивая свой ум, он мог отдать должное уму чужому.

Мы так подробно останавливаемся на личности этого человека, потому что в его отношениях с Азефом есть нечто на первый взгляд трудно объяснимое. Герасимов знал про Азефа если не всё, то очень многое. Знал, что этот человек — террорист, двурушник, корыстный обманщик. О чем не знал, о том легко мог догадаться. А между тем именно с Герасимовым — единственным из полицейских чинов — у «милейшего Евгения Филипповича» сложились какие-то личные, человеческие, доверительные, чуть ли не дружеские отношения.

Но обо всем по порядку.

Прежде скажем, что у Герасимова были определенные принципы работы, предопределявшие его сотрудничество с Азефом.

«По системе Зубатова, например, задача полиции сводилась к тому, чтобы установить личный состав революционной организации и затем ликвидировать ее. Моя задача заключалась в том, чтобы в известных случаях оберечь от арестов и сохранить те центры революционных партий, в которых имелись верные и надежные агенты. Эту новую тактику диктовал мне учет существующей обстановки. В период революционного движения было бы неосуществимой, утопической задачей переловить всех революционеров, ликвидировать все организации. Но каждый арест революционного центра в этих условиях означал собой срыв работы сидящего в нем секретного агента и явный ущерб для всей работы политической полиции. Поэтому не целесообразнее ли держать под тщательным и систематическим контролем существующий революционный центр, не выпускать его из виду, держать его под стеклянным колпаком — ограничиваясь преимущественно индивидуальными арестами»^[198].

Вообще агентов было много, и каждый из них, по давнему правилу, ничего не должен был знать о других. Но в одной организации работал один агент. Это требовало высокого уровня доверия.

Чем обеспечивалось такое доверие в случае с Азефом? И возможно ли оно было… после всего?

Оказывается, возможно.

Да, дубасовская история смутила Герасимова. «Но затем все сведения, поступавшие от Азефа, стали абсолютно достоверными, точными и интересными. Его сообщения были для нас исключительно ценны, а произведенные им выдачи, — в частности, выдача Савинкова, — окончательно разбили возникшую между нами стену недоверия».

Удивительна была способность нашего героя «разрушать стену недоверия» во время совместной работы!