Азбука едет по России

— Я человек мастеровой. Поликарпов — мой начальник. Велено мне оставаться на Печатном дворе, а к вам с Брюсом под начало не идти. Да и дело у меня нынче великое. Не время место менять.

— Азбука?

— Она.

— Покажи!

— Не велено показывать.

— Нашёл кого бояться! Я всё и так знаю. Я сам типографщик да ещё и библиотекарь. Сии литеры сочинял сам его величество. А привёз их из военного походу племянник твой поручик Павел Ефремов в сумке под царскою печатью.

— Верно, так, — смущённо сказал словолитец, — и мальчишку заодно… — Он кивнул головой в сторону Алеся. — Племянник мой хотел было определить его в навигацкую школу…

— Взяли?

— Не взяли. Поликарпов говорит: «Навигацкая школа не есть для детей крестьянских». Да и в грамоте малый плох, хотя четыре буквы и выучил.

— Эй, послушай, — сказал Киприанов, как бы осенённый внезапной мыслью, — отдай парнишку монахам!

— Зачем? — сердито спросил Ефремов.

— Ты стар и вдов. Куда тебе с детьми возиться?

— Не пойду в монахи, — неожиданно сказал мальчик.

Оба собеседника посмотрели на него с удивлением.

— Кто тебя спрашивает? — сказал Киприанов. — Ты кто?

— Государева Преображенского полка поручика Павла Ефремова слуга.

— Не по годам боек, — проговорил озадаченный Киприанов.

Словолитец улыбнулся.

— И разумом горазд, — добавил он. — Что бы из него печатника сделать?

Киприанов захохотал.

Алесь вздрогнул. Так точно смеялся Тимоха, подручный поручика Ефремова, когда Алесь попросился в Москву.

— Печатника! Ты у Поликарпова спроси. Он ногами затопает!

— И спрошу, — сердито отвечал Ефремов.

— Да грамоте его обучи. Ещё как сказать, научится ли…

— Может статься, и научится, — сказал Ефремов, — я уже давно учеников ищу.

Киприанов достал из-за обшлага своего кафтана клетчатый платок и тщательно вытер лицо.

— Развеселил ты меня, Михайла Ефремыч, — проговорил он, — но не во гнев тебе будь сказано: грамота есть наука, она не для крестьянских сынов сотворена.

— И мы с тобой не боярские сыны, — отвечал Ефремов, — я из московских посадских, а ты из тяглых людей Кадашевской сотни. Однако книги строим и азбуки льём.

Лицо Киприанова сразу стало серьёзным.

— Так что же, покажешь новую азбуку-то?

Ефремов направился к бочке и тщательно вымыл руки. Потом подошёл к шкафчику, отпер его, перекрестился и обеими руками вынул лист.

На этом листе столбиком были изображены буквы — чёрные, жирные, узорные, с завитушками, похожие на вышивку.

— Уставные буквы знаешь, — сказал Ефремов, — а гляди рядом.

Рядом были изображены другие буквы — тонкие, ясные, стройные.

— Новая российская азбука, — торжественно произнёс словолитец.

Киприанов просиял. Как-никак, а был он типографщик и книжник и великий знаток своего дела.

Он вытащил из внутреннего кармана увеличительное стекло в роговой оправе и стал изучать буквы.

— «Аз» хорош, — бормотал он, — «буки» хорош… «Покой» толстоват… «Рцы» недовольно хорош, узок…

— Ты без стекла смотри, — сказал Ефремов. — Они для того и сделаны, чтоб разом видно было всякому зрячему человеку.

— Хороши! — вздохнул Киприанов. — Что бы ко мне, в типографию…

— Тебе зачем? Ты таблицы делаешь.

— Ох нет, — тихо сказал Киприанов, — не таблицы… Календарь!.

— Какой календарь?

— «Календарь повсемественный, под смотрением его превосходительства господина генерал-лейтенанта Якова Вилимовича Брюса… — проговорил Киприанов, произнося слова нараспев, — изобретением от библиотекаря Василья Киприанова…» Первый календарь российский для всех грамотных людей!

— Да что в нём?

— Всё! На каждый месяц таблица: таблица стояний луны, таблица затмений, а под нею вирши…

— Какие такие вирши?

Егда бо луна под солнце подходаше
Тогда же убо свет весь помрачаше,
А солнце же бо затмение творяше…

— Мудрено, — сказал Ефремов.

— Подумай и поймёшь! А про весну красную, лето любезное и осень блаженную и всякая девка поймёт.

Киприанов даже раскраснелся от волнения.

На его лысоватом лбу выступили капли пота.

— А ты не хочешь ко мне в типографию идти, — прибавил он и снова полез за платком.

— Да разве моя воля? — отозвался Ефремов.

— Ежели меня к царю позовут, я скажу на Фёдора Поликарпова, — прорвался Киприанов, — что царского указа не исполнил и словолитца Ефремова не отдал. На том прости. Мне пора в типографию… — Он посмотрел на мальчика. — Небось беглый? От помещика?

— Беглый, — отвечал Ефремов.

— Я-то не скажу, а кто другой на него скажет — и заберут у тебя мальчишку. В монастырь! Попомни!

Киприанов решительно надел треуголку.

— И ещё я тебе скажу, друг любезный: дошло до меня, что азбука сия послана была в голландский город Амстердам…

— Зачем?

— Затем, чтоб сделать по ней буквы. И по первопутку зимой в Москву привезть. А приедут с азбукой голландские мастера первостатейные. И будут тою азбукой печатать книги и ведомости.

Ефремов пожал плечами.

— Мы бы и сами обошлись, — сказал он.

— Они латынщики и грамотеи. На всяком языке печатают. Теперь по-русски будут, на вашем Печатном дворе. То ли дело моя, гражданская типография — кого хочу, того беру! Сам себе хозяин! Ну, будь здоров!