Азазел (рассказы)

Готлиба Джонса я нашел где-то через неделю. Раньше я не пытался, считая, что ему понадобится какое-то время на освоение новых мозгов. Ну, и еще я хотел подождать и косвенным путем навести справки, не повредила ли ему переделка. Если бы это было так, то совершенно незачем было бы с ним встречаться. Моя утрата - и, конечно, его тоже - сильно омрачила бы такую встречу.

Но я о нем ничего настораживающего не узнал, и он определенно выглядел вполне нормальным, когда я увидел его на выходе из здания той компании, где он работал. Мне сразу бросилось в глаза, что он был несколько меланхоличен. Значения этому я не придал, поскольку из опыта общения с писателями сделал вывод, что это у них профессиональное. Может быть, от постоянного контакта с редакторами.

– А, Джордж, - сказал он тусклым голосом.

– Готлиб, - ответил я, - до чего же я рад вас видеть. Вы сегодня прекрасно выглядите. (На самом деле он, как и все писатели, выглядел омерзительно, но великое дело - вежливость.) Вы не пытались писать последнее время?

– Нет, не пробовал. - И тут, как будто внезапно припомнив, он сказал: - А что? Вы готовы поделиться со мной секретом второго абзаца?

Мне было приятно, что он помнит, ибо это указывало на сохранение прежней остроты его ума. Я ответил:

– Милый мой, все уже сделано. Я ничего не должен вам объяснять, у меня более тонкие методы. Идите домой и садитесь за машинку: вы увидите, что пишете, как бог. Будьте уверены, все ваши горести позади, и романы потекут с вашей машинки гладкой струйкой. Напишите две главы и план остального романа, и я уверен, что любой издатель взвизгнет от восторга и тут же выпишет солидный чек, из которого каждый цент будет наполовину ваш.

– Ха! - фыркнул Готлиб.

– Смею вас заверить, - сказал я, прижимая руку к сердцу (а оно у меня, как вы знаете, настолько большое, что могло бы, говоря фигурально, занять всю грудную полость), по совести говоря, я чувствую, вы могли бы абсолютно спокойно бросить эту свою мерзкую работу, чтобы она никак не марала чистейший материал, выходящий из вашей машинки. Вы только попробуйте, Готлиб, и увидите, что я свою половину более чем заработал.

– Вы что, уговариваете меня бросить работу?

– Именно так!

– Я не могу.

– Можете, можете. Бросьте вы свою презренную должность. Оставьте эти оглупляющие вас занятия коммерческим надувательством.

– Да я же вам говорю, что не могу. Меня только что уволили.

– Вас?

– Совершенно верно. И притом после возмутительной критики, да еще выраженной таким образом, которого я никогда не прощу и не собираюсь прощать.

Он направился к маленькой недорогой забегаловке, где мы обычно обедали.

Я спросил его:

– А что случилось?

Уныло прожевывая бутерброд с говядиной, он объяснил.

– Я писал рекламу для освежителя воздуха, и меня вдруг поразила ее какая-то жеманность. Ничего крепче слова "запах" нельзя использовать. И мне захотелось высказаться от души. Уж если мы должны рекламировать такой мусор, так можно хоть сделать это как следует. И на моем экземпляре, прямо поверх всех этих розочек, духов и незабудок, я в заголовке написал: "Зловонье - в шею", а внизу крупными буквами: "ВОНЬ ГОНИ ВОН!" и отправил в типографию, не озаботившись дальнейшими консультациями. А потом, естественно, подумал: "А почему бы и нет" и отправил боссу докладную записку. С ним случился припадок прямо в кабинете, и вопил он очень громко. Вызвав меня тут же, он мне объявил, что я уволен, и добавил несколько таких слов, которые вряд ли всосал с молоком матери - разве что у него была достаточно оригинальная матушка. И вот я без работы.

Он метнул на меня враждебный взгляд исподлобья:

– Сейчас вы скажете, что это ваша работа.

– Конечно. Вы подсознательно чувствовали, что поступаете правильно. Вы намеренно подставили себя под увольнение, чтобы всю оставшуюся жизнь служить искусству. Готлиб, друг мой, идите сейчас домой. Пишите роман и не соглашайтесь на аванс меньше ста тысяч долларов. Производственные издержки не стоят разговора - всего несколько пенни на бумагу, так что и вычитать из моих пятидесяти тысяч ничего не придется.

– Вы сумасшедший, - сказал он.

– Я убежденный, - возразил я. - И в доказательство я плачу за завтрак.

– Вы таки сумасшедший, - повторил он дрогнувшим от удивления и ужаса голосом и на самом деле дал мне заплатить по счету, хотя не мог не понимать, что мое предложение было всего лишь риторической фигурой.

На следующий вечер я ему позвонил. Конечно, следовало бы подождать еще. Не надо было его торопить. Но я сделал в него кое-какую инвестицию завтрак обошелся мне в одиннадцать долларов, не говоря уже о четвертаке на чай, - и я беспокоился о судьбе своих вложений. Это, я думаю, понятно.

– Готлиб, - спросил я, - как подвигается роман?

– Нормально, - сказал он отсутствующим голосом. - Я уже отстучал двадцать страниц, и выходит отлично.

Тем не менее голос его звучал так, как будто все это его не интересует. Я спросил:

– Так чего же вы не прыгаете от радости?

– Насчет романа? Не говорите глупостей. Мне позвонили Файнберг, Зальтцберг и Розенберг.

– Ваша рекламная фирма? То есть бывшая ваша?