Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 13

– А скажите, пожалуйста, почему это я на верхней полке стелил, но на нижней образовался?

На что полковник угрюмо ответил:

– Пить меньше надо.

Но супруга полковника весело и доброжелательно разъяснила:

– А вы упали, как раз на меня упали.

Тогда и понял, Серега, почему у него на голове шишка, и почему его черные ленноновские очки скручены в спираль. Но почему всё вокруг Джуманиязом пропахло, Сереге пока еще не ясно было.

Полковник сказал:

– А мне пришлось для моей супруги новую постель за рубль у проводницы брать.

Наверное, он намекал на то, чтобы Серега ему рубль отдал. Но Серега никогда по пустякам рубль не дает. Он спросил:

– А что, я Джуманияза в постель сделал, что вы ее менять вздумали, товарищ полковник?

Полковник сказал:

– Нет, не сделали вы Джуманияза, молодой человек.

Серега сказал:

– Может быть, я тогда, товарищ полковник, в эту постель пфиу сделал?

Полковник сказал:

– Нет, молодой человек. И пфиу вы не сделали.

Серега сказал:

– Страшно подумать, товарищ полковник! Неужели я в эту самую постель абпруа сделал?

Полковник сказал:

– Нет, и абпруа вы туда не сделали, молодой человек.

Серега сказал:

– Так почему же тогда постель надо было менять, товарищ полковник?

Ничего не ответил ему полковник: не станет же он говорить, что не пожелал в Серегину постель свою супругу класть, потому что Серегой побрезговал. Ведь Серега, когда в постель его супруги переместился, не побрезговал ею, а спокойно продолжал в ее постели слип забивать. Поэтому и не дал Серега рубля полковнику.

Собрал он свои вещи и пошел к нам, в третий вагон, а в это время я уже проснулся и навстречу Сереге, в пятнадцатый вагон шел. С этих пор инициатива этого Яшиного рассказа обычно ко мне переходит.

Вот, идет Серега и видит: все на него как-то странно смотрят. Мужики набычившись смотрят, исподлобья, а ченчины – кто отворачивается, а кто загадочно, как Джоконда, улыбается. Это и понятно: ведь Серега вчера три раза вдоль этого поезда прошел туда-сюда и, по всей вероятности, весь этот длинный поезд на уши поставил.

Вот, встретились мы с Серегой в вагон-ресторане, естественно, и принялись пивом разминаться. Произвели разбор полетов и по кусочкам, словно некую хитрую мозаику, восстановили вчерашний день.

В одном тамбуре, южнее вагон-ресторана, Серега обнаружил какой-то Джуманияз и понял, что это был его собственный Джуманияз. А севернее вагон-ресторана, уже ближе к нашему вагону, Серега обнаружил на стене надпись Хуй и вспомнил, что вчера уже был в этом тамбуре и какой-то ченчине Запорожье делал, перед тем, как ее в абпруальню утащить, на жаворонки. Так оно и было: она ему Запорожье в тамбуре делает, что еще тамбурет называется, а Серега стоит и на Хуй на стене смотрит.

Надо сказать, что в то далекое смутное время ни Джуманияза, ни Запорожья еще не было, не было даже абпруа, а было только пфиу, стюб и тамбурет. Джуманияз на следующий год произошел, когда Еня с офицерами в Харькове на Салтовке поселился, а Нина с жаворонками еще позже произошла. А вот абпруа как раз в Евпатории произошло, куда мы на этом поезде стремились.

Но, тем не менее, рассказывая этот рассказ, мы все равно говорим все наши слова, потому что иначе никакой изюминки в этом рассказе нет.

Вероятно, разговор Сереги с полковником происходил на другом, простом и грубом человеческом языке.

Серега сказал:

– А что я, товарищ полковник, наблевал в эту постель, что вы ее менять вздумали?

Полковник сказал:

– Нет, не наблевал.

Серега сказал:

– Может быть, я тогда в эту постель нассал?

Полковник сказал:

– Нет. И не нассал.

Серега сказал:

– Подумать страшно! Неужели я в эту самую постель насрал?

Полковник сказал:

– Нет, и не насрал.

Серега сказал:

– Так почему же ты тогда эту постель поменял, да еще рубль с меня требуешь, гнида?

Вот какие нехорошие слова был вынужден сказать Серега полковнику, поскольку еще не знал тогда других, хороших слов.

Часть четвертая

Итак, мы встретились с Серегой в вагон-ресторане Евпаторийского поезда, который тогда уже по косе ехал, слева и справа бледно светился гнилой Сиваш, а где-то вдали, на востоке, туманной нитью голубела Арабатская стрелка. И я изложил Сереге свой грустный рассказ.

Дело в том, что ночью, когда Серега исчез неизвестно куда, мы так разбухались в пятнадцатом вагоне, что проводница, угрожая ссадить нас всех с поезда, отобрала у нас последний батл водки. Проблема была в следующем. Батл-то мы, конечно, вернем, но вот что с ним дальше делать, было совершенно не ясно.

Серега сказал:

– Этот батл надо будет по-честному на всех офицеров разделить. Чтобы и Ене Алини, и другим офицерам поровну досталось.

Я сказал:

– Это справедливо. Но вот в чем беда. Если этот батл на всех поровну делить, то каждому из нас, включая офицеров, всего по сто граммов достанется.

Серега сказал:

– С другой стороны, если проводница батл отобрала, то, Еня и офицеры думают, что она его уже выжрала. Поэтому батла как будто бы и не существует.

Я сказал:

– А что если она его и вправду выжрала?