Автономный рейд

Не нравится? Так езжайте туда сами. Проводите разъяснительную работу, что рабство — это не есть хорошо. С ними, с рабовладельцами. Из ямы вас хорошо будет слыхать. А мне про то, что дети не виноваты и жены тут ни при чем, не надо. Потому что у меня в голове армия не мысли, а рефлексы воспитывала. Сначала стрелять и только потом, если время будет, смотреть, в кого попал. И я, в свою очередь, не разъяснения, а рефлексы внедряю. Чтобы с детства запомнили: если в яме один русский сидит, то обязательно и второй придет. Ага, на танке или с гаубицей. И тогда уж, если сам ты никого в яму не сажал, не обессудь: учись выбирать соседей.

Конечно, ихнему населению это не нравится, конечно. У рабовладельцев души тонкие и чувствительные. Конечно, наши отцы-командиры послушно разъясняют, что зазря пострадавшие жители плодят мстителей-партизан. Но у них, у командиров то есть, плохо получается. Тут ведь вот какое дело: те, кто способен эти разъяснения воспринимать всерьез, быстро попадают либо в землю, либо в рефрижератор. А выживают только невосприимчивые к подобным словесам. Поэтому как наш Пастух действовал, когда надо было спешно куда-то добраться? Он сажал на броню нашего бэтээра самого уважаемого местного старика. Старейшину тейпа. И все ихнее мирное население знало: вторая пуля — старикова. И не было случая, чтобы при таком раскладе мы на засаду напоролись. За что моя мама и я лично Пастуху очень и очень благодарны.

Живу вот.

Но — правда: оккупация не победа, а затишье. Если его не использовать, чтобы мирное население зажило по-человечески, чтобы научилось рабовладельцев презирать и бандитов ненавидеть, ничего путного не будет. Но ведь у нас до сих пор как: кого освободили из рабства, тех по телику показывают. А тех, кто ими пользовался, их жен и детишек — нет. Почему?

Чтобы наши солдаты зверьем казались. Так пацифистам проще. У них ведь тоже восприятие черно-белое: вот пусть все будет хорошо, по закону, но без насилия. Ага. Разбежался. Что-то не припомню гневных речей московских чеченцев против рабства, как такового. А вот что антиконституционная регистрация в Москве их возмущает — слышал. Но о рабстве в Ичкерии они что-то помалкивают. Законники. Может, поэтому и рабов в Чечне не регистрируют?

Суки.

Так их всех Пастух идентифицирует, уточняя: "Увидел ствол — сади!

Пусть лучше его мама плачет, чем твоя".

Аминь.

И Аллах тоже, разумеется, акбар.

Очень мне его модель рая нравится.

* * *

Однако в том частном случае, возле Биноя, роли поменялись. Бандиты на маршруте, то есть их цель — идти к определенной точке; они пленных взяли, что для партизан последнее дело, да еще — женщин... А мы в тот момент в роли партизан. У нас забота святая: мирное население от захватчиков спасти.

Задача при этом только одна: максимальный урон противнику, трофеи (пленных) сгрести и — ходу. Никаких территориальных притязаний. Ну и минус партизанский — тоже наш: времени в обрез. Потому что супостатам ничего не стоит пленных порешить. Не обсуждая, но давая себе отчет во всем изложенном, мы на это дело, на освобождение пленных то есть, шли с энтузиазмом.

Поэтому Пастух, рискуя чуть сильнее обычного, высадился с нами вплотную к ихнему арьергарду и попер почти в лоб, связывая заслон. А майор Куликов, тоже наш, спецназовский, со своими контрактниками во второй вертушке — наперерез. Только у него не получилось. Задергалась, задымилась их машина, а потом огненный столб на склоне — и все. Мусульмане грамотно так отходят. Мы им не нужны, и нам по всем канонам ловить уже вроде бы нечего, только баб-то жалко. Свои ведь. Они за денежкой, квартирками и мужьями сюда приехали, не за муками. И к тому же местность эту мы случайно хорошо знали: в прошлом году чечены наш батальон тут, возле спаленной турбазы, крепко приперли, а все потому, что одним хитрым распадочком воспользовались. Вот Пастух меня, Боцмана, Артиста и еще одного бойца, Васильева, по нему и послал. Задачу поставил ту же, что была у куликовского неудачливого взвода: обойти, связать боем до подлета подкрепления.

Партизанить, короче.

Остальные в это время должны видимость производить, будто наседают они по обязаловке и вот-вот намерены отойти.

Мы вчетвером удачно большую часть пути прошмыгнули, а когда уже чуть-чуть осталось, снайпер уложил Васильева, который шел последним. Я сперва услышал, как он упал. Оборачиваюсь: полчерепа снесено, хрипит и ногами сучит. Все. Остальное все вокруг тихо и неподвижно. Впереди — голый откос, поджимающий фактор времени, и совсем непонятно, где тот снайпер.

Слева ложбинка, еще с прошлого раза выжженная, извивается. Я — туда, потому как мельче и юрче. Пыхчу вверх, вдруг слышу бряк какой-то за спиной и мушку меж лопаток чую. Я на такую ситуацию уже тренирован — мигом руки вверх, встаю, рот набок, чтобы поиспуганнее казаться, и поворачиваюсь. А сзади — пацан.