Но - правда: оккупация не победа, а затишье. Если его не использовать, чтобы мирное население зажило по-человечески, чтобы научилось рабовладельцев презирать и бандитов ненавидеть, ничего путного не будет. Но ведь у нас до сих пор как: кого освободили из рабства, тех по телику показывают. А тех, кто ими пользовался, их жен и детишек - нет. Почему? Чтобы наши солдаты зверьем казались. Так пацифистам проще. У них ведь тоже восприятие черно-белое: вот пусть все будет хорошо, по закону, но без насилия. Ага. Разбежался. Что-то не припомню гневных речей московских чеченцев против рабства, как такового. А вот что антиконституционная регистрация в Москве их возмущает - слышал. Но о рабстве в Ичкерии они что-то помалкивают. Законники. Может, поэтому и рабов в Чечне не регистрируют?
Суки.
Так их всех Пастух идентифицирует, уточняя: "Увидел ствол - сади! Пусть лучше его мама плачет, чем твоя".
Аминь.
И Аллах тоже, разумеется, акбар.
Очень мне его модель рая нравится.
* * *
Однако в том частном случае, возле Биноя, роли поменялись. Бандиты на маршруте, то есть их цель - идти к определенной точке; они пленных взяли, что для партизан последнее дело, да еще - женщин... А мы в тот момент в роли партизан. У нас забота святая: мирное население от захватчиков спасти. Задача при этом только одна: максимальный урон противнику, трофеи (пленных) сгрести и - ходу. Никаких территориальных притязаний. Ну и минус партизанский - тоже наш: времени в обрез. Потому что супостатам ничего не стоит пленных порешить. Не обсуждая, но давая себе отчет во всем изложенном, мы на это дело, на освобождение пленных то есть, шли с энтузиазмом.
Поэтому Пастух, рискуя чуть сильнее обычного, высадился с нами вплотную к ихнему арьергарду и попер почти в лоб, связывая заслон. А майор Куликов, тоже наш, спецназовский, со своими контрактниками во второй вертушке - наперерез. Только у него не получилось. Задергалась, задымилась их машина, а потом огненный столб на склоне - и все. Мусульмане грамотно так отходят. Мы им не нужны, и нам по всем канонам ловить уже вроде бы нечего, только баб-то жалко. Свои ведь. Они за денежкой, квартирками и мужьями сюда приехали, не за муками. И к тому же местность эту мы случайно хорошо знали: в прошлом году чечены наш батальон тут, возле спаленной турбазы, крепко приперли, а все потому, что одним хитрым распадочком воспользовались. Вот Пастух меня, Боцмана, Артиста и еще одного бойца, Васильева, по нему и послал. Задачу поставил ту же, что была у куликовского неудачливого взвода: обойти, связать боем до подлета подкрепления. Партизанить, короче.
Остальные в это время должны видимость производить, будто наседают они по обязаловке и вот-вот намерены отойти.
Мы вчетвером удачно большую часть пути прошмыгнули, а когда уже чуть-чуть осталось, снайпер уложил Васильева, который шел последним. Я сперва услышал, как он упал. Оборачиваюсь: полчерепа снесено, хрипит и ногами сучит. Все. Остальное все вокруг тихо и неподвижно. Впереди - голый откос, поджимающий фактор времени, и совсем непонятно, где тот снайпер. Слева ложбинка, еще с прошлого раза выжженная, извивается. Я - туда, потому как мельче и юрче. Пыхчу вверх, вдруг слышу бряк какой-то за спиной и мушку меж лопаток чую. Я на такую ситуацию уже тренирован - мигом руки вверх, встаю, рот набок, чтобы поиспуганнее казаться, и поворачиваюсь. А сзади пацан.
Натуральный мальчишка лет четырнадцати, палец на курке карабина, вторая рука, держащая цевье, удобно так локтем на камушек опирается, левый глаз прижмурен. Он только чуть-чуть промедлил. Потом рассмотрел меня: маленького, не выше его самого, дрожащего, ну и перестал щуриться. Размечтался пленного привести. Денежку, может, потом за меня слупить. Встал, дурачок, винт у пояса держит, стволом дергает - брось автомат, мол. Моя рука машинально действует. Вроде просто снимаю лямку своего АКМ, но прихват такой, что мне его срезать - полсекунды.
И вдруг мне как голос в ухо: "А _зачем_ этот парнишка тебе встретился?"