Автономный рейд (Солдаты удачи)

Голова Полянкин, удобно устроился. Повернулся налево - папки, бумаги, ручки, повернулся направо - компьютер и десятки телеэкранов вокруг него, которые нынче все выключены. Экраны очень меня огорчили. Укрепили подозрение: не мог Михуил Федорович при таком обилии наблюдательных экранов всюду один успевать. И верстаки такие мастерить, и кирпичи укладывать, и штуки хитрые придумывать, да еще и за окрестностями по теликам приглядывать... А раз не мог, значит, имел помощников, которых предусмотрительно от меня скрывал. Я ведь потому на его одиночество рассчитывал, что тогда, в последний раз, очень легко от него ушел. А теперь то ли обстановка тут поменялась, то ли я и тогда чего не понял. Однако теперь разобрался: могли у него тут быть и не только помощники.

С чего это я вообще решил, что у Федора Полянкина был один сынок? И кто меня убедил, что покойный Федор и внуков не дождался? Ничего не имею против больших семей, но в данном случае эти размышления меня вовсе не окрыляли. Нет, надо было мне посоветоваться с Пастухом о Полянкине гораздо раньше, надо. Да только что уж теперь. Одно утешает: если я тут завязну, ребята мое письмо не завтра, так послезавтра получат, разберутся.

Сразу не увидев в отсеке хозяина, я решил было, что он таится у меня за спиной, в какой-нибудь нише. На этот случай с трудом обратился в слух. Что-то и реакция у меня нынче совсем вялая. Но голос Михаила Федоровича раздался издалека. То, что я впереди, в углу, принял за густую тень, оказалось проходом в другую комнату.

- Что ты там топчешься? Тащи все сюда! - По голосу Полянкина я понял, что он уже подготовился там к чему-то и сердится, меня дожидаючись.

Порой я изумительно догадлив. Особенно задним числом. Да делать нечего. Пошел. Просторно тут все-таки: пусть я худощав, да ведь у меня и сумка с подзаряженной глушилкой на отлете, и кейс в руках, и пошатывает; но я нигде ничего не задел, не споткнулся. И чисто - ни пыли, ни грязи на бетонном полу. Большое, видать, семейство у Полянкина, есть кому убираться. В дальней комнате было очень светло. Потолок по всему периметру - в тихо жужжащих лампах дневного света.. Узнаю советское качество. Вдоль стен здесь тоже стол-верстак, но с инженерным уклоном. Паяльники, пассатижи, отвертки, осциллографы, приборчики со стрелочками. А еще большой куб из толстого стекла, внутрь которого засунуты резиновые рукава с перчатками.

- Ставь чемоданчик сюда, - кивнул Полянкин на свободное место по соседству с кубом. - Осторожнее, не задень ничего!

Я расслабился, ибо нападения пока не предчувствовалось, неуклюже поставил сумку на стол и привычно заерничал:

- Не извольте сумлеваться, Михал Федорыч, все будет ништяк! Я и не думал, что у вас тут такое...

- Чего - "такое"? - Стоявший боком Михуил Федорович покосился на меня угрожающе.

- А хозяйство! Да тут, чтоб такую чистоту содержать и прочее, цельную толпу помощников надо иметь, не иначе?

- Дошло наконец, - вздохнул Полянкин, явно потеряв интерес к разговорам. - Я ж тебе говорил, и не раз: обо мне есть кому позаботиться.

И что характерно, сказал он это так, будто не он здесь главный. Или не один в старших ходит.

Полянкин повозился, подсоединяя к кейсу какие-то провода и датчики. Похоже, просвечивал. Потом вдруг выругался нецензурно. Схватил кейс и быстро сунул его в массивный железный ларь под верстаком. Крышку ларя запер мощными косынками. Нажал кнопку, и железная махина куда-то провалилась. Я подивился автоматизации, а он беспокойно отошел к стулу на колесиках и сел. Закурил "беломорину", пустил, прищурившись, дым в потолок и задумался, упорно не глядя в мою сторону. Поскольку ни гордость, ни выдержка в мои доблести для него не входили, я позволил о себе напомнить:

- А что именно вы обложили по матушке, Михал Федрович? И чем, интересно, вас эта матушка так возбудила?

- Ты это... - разозлился он, - волю языку дашь, когда я тебе разрешу! Приволок мне бомбу на полкило и еще спрашивает. Раньше спрашивать надо было. Не хрен было меня в свои делишки втягивать!

- Ну-у... - Крыть мне было нечем. Похоже, на сей раз влип я в огромную кучу дерьма. Как бы не утонуть в расцвете сил. И, думая об этом, я спросил: - А если рискнуть?

- Давай, - устало согласился Михуил Федорович, - рискуй. Залезай в ящик, ты там поместишься. Ковыряйся. Только скажи: кому твои яйца потом отдать на память?

Если первое было так, словами, то "кому отдать" явственно говорило: вопрос "кто еще знает, что ты пошел ко мне?" его интересовал всерьез. И я не собирался его разочаровывать.

- Нет проблем: напишу адресок приятеля, он знает, кому их вручить. Только пока они мне и самому пригодятся. В комплекте с прочим... Ну, Михаил Федорович, неужели вы - вы! - ничего не придумаете? Не может такого быть.

Льстя, главное - говорить с убежденностью. Тогда самый-самый умник тебе поверит.

- Может, парень. Все бывает... Но делать нечего, припер ты меня. Придется ломать голову. И - быстро. А ты пока подождешь.

- Конечно! Я пока смотаюсь домой, поем, переоденусь. А завтра...