- В моле?
- Нет, в Москву. Но я не надолго, дня на два, на три, не больше.
- А меня возьмес?
- Нельзя, дочка. Мы с тобой потом поедем на юг, там море теплое, ты будешь купаться.
- Зачем обманывать ребенка? - шепнула Люся.
- А я не обманываю, - сказал Матвей. Он и в самом деле сейчас решил, что ни в какой санаторий не поедет, а вместе с дочерью отправится к Черному морю, снимет комнатку и месяц они проведут там, загорая, купаясь. И вообще лучшего отдыха не придумаешь...
- Ладно, я подозду, - серьезно пообещала Иришка. Но сразу же загрустила.
- Можно ее взять с собой до аэродрома? - спросил Матвей у воспитательницы, совсем еще юной девушки, напускающей на себя серьезный вид и даже с родителями разговаривающей строго и наставительно.
- Пожалуйста, - на сей раз воспитательница даже обрадовалась.
Но когда Матвей хотел помочь дочери одеться, воспитательница строго заметила:
- Нет уж, вы мне ребенка не балуйте, пусть привыкает одеваться сама.
Может, она и права. Но Матвею, выросшему без родителей и не знавшему в детстве ласки, не хотелось соглашаться с этой напускающей на себя строгость девушкой. И он с мучительным чувством жалости и обиды наблюдал за тем, как Иришка пытается сама завязать на ботиночках шнурки, торопится и поэтому у нее ничего не получается. Шнурки он все-таки помог завязать.
Они уже опаздывали, шофер гнал машину на предельной скорости. Люся тревожно поглядывала на дорогу, каждый раз вздрагивая, когда с коротким свистом мимо проносились встречные машины. А Иришку быстрая езда развеселила, и она, ерзая у Матвея на коленях, без умолку тараторила:
- Папулеська, купис мне в Москве масынку?
- Заводную?
- Нет, настоясюю. И мы будем с тобой и мамоськой катася. И бабуленьку Наденьку возьмем.
- Да, - спохватилась Люся. - Я тебя тоже попрошу кое-что купить в Москве. Вот список.
Матвей взглянул на бумажку, в ней значилось двадцать три пункта. Он усмехнулся и покачал головой, Люся виновато сказала:
- Здесь лишь самое необходимое, я и так сократила список почти наполовину. И потом: в кои-то веки еще выберешься в Москву!
Это верно, за годы службы на Севере в Москву его вызывали впервые.
Когда они приехали на аэродром, посадка в самолет уже заканчивалась, по трапу поднимались последние пассажиры. Торопливо попрощавшись с женой и дочерью, Стрешнев побежал к самолету.
Салоны самолета были заполнены до отказа. Летели в основном женщины с детьми. Так повторялось каждую весну, детей вывозили на юг, едва заканчивались занятия в школе. Летчики называли это "птичьими перелетами", ворчали, что забиты проходы, впрочем, ворчали добродушно. В самолете действительно стоял гвалт и писк, похожий на гомон птиц на знаменитых "базарах".
"А птицы, наверное, уже прилетели, - подумал Матвей. - Они каждый год летят на Север, преодолевая тысячи километров тяжелого пути. Для чего?" Он слышал, что птицы летают сюда лишь за тем, чтобы напоить детенышей талой снеговой водой, что в этой воде есть какая-то особая живительная сила. Он читал где-то, будто от талой воды человек молодеет.
Пока он наконец добрался до своего места в хвосте самолета, уже запустили двигатели. Их долго опробовали на всех оборотах, Матвею хотелось еще раз взглянуть в иллюминатор на жену и дочь, но его место оказалось с другого борта. Он увидел их лишь тогда, когда самолет поднялся в воздух и делал над аэродромом разворот. Они стояли возле машины, совсем маленькие, Иришка одной ручонкой уцепилась за мать, а другой махала уходящему ввысь самолету.
Но вот их заслонило тонкой кисеей облачка, потом самолет нырнул в плотный туман, не стало видно ни земли, ни солнца, ни неба, только серые космы тумана цеплялись за дрожащее крыло самолета, да на стеклах иллюминатора выступили слезинки конденсата.
Матвей откинулся на спинку сиденья и почти мгновенно провалился в темную пропасть крепкого, беспробудного сна, которому уже не могли помешать ни натужный, густой рев моторов, ни детский гомон, ни визг джаза, доносившийся из лежавшего на коленях у соседа транзистора, ни тем более увещевания стюардессы, умолявшей пассажиров не вставать с мест и не курить до тех пор, пока самолет не наберет заданную высоту и не погаснет световое табло.
3
Оказывается, для него был забронирован номер в гостинице ЦДСА. Стрешнев, получив ключи, несколько секунд раздумывал, что делать: идти сразу в номер или сначала поужинать. Он решил поужинать, однако в номер все равно пришлось заносить чемодан. А войдя и увидев широкую деревянную кровать, он уже не мог больше ни о чем думать, быстро разделся, нырнул под одеяло, и заснул, наверное, чуть раньше, чем успел опустить голову на подушку.
Дежурной по этажу он не сказал, чтобы его разбудили, проснулся в начале десятого и с недоумением огляделся вокруг, не понимая, как он очутился тут, в незнакомой комнате. Казалось, что он, как заснул в самолете, так и не просыпался. Потом вспомнил, что собирался ужинать, ему сразу захотелось есть, но, взглянув на часы, он вскочил. Наспех побрившись и одевшись, сбежал вниз.