Автономное плавание

На кораблях Уваров служил около двадцати лет, ежегодно к нему приходили молодые офицеры, и он всегда очень осторожно относился к первому разговору и первым впечатлениям. Всякое бывало. Иной наговорит семь верст до небес: и о службе-то на лодках он всю жизнь мечтал, и именно в эту бригаду добивался назначения, и еще, и еще - все в том же духе. А через год, смотришь, норовит где-нибудь на берегу пристроиться. Другой же придет растерянный и робкий, служба у него долго не ладится, а потом вырастает отличный офицер, скромный и старательный.

Молодой лейтенант понравился прямотой и откровенностью. "Что же, это неплохо, - подумал Уваров. - Хотя мог бы и немножко почтительнее разговаривать. Видимо, самолюбив. Впрочем, и это неплохо". Комбриг в службе не признавал личных симпатий и антипатий. В оценке поведения, знаний и действий своих подчиненных он применял единственное мерило - справедливость. И может быть, поэтому сейчас закончил разговор с несколько подчеркнутой официальностью:

- Вы назначаетесь командиром рулевой группы на двадцать шестую подводную лодку, к капитану третьего ранга Крымову. О вступлении в должность донесете по службе.

Лейтенант воспринял сугубо официальный тон как должное и, спокойно выждав, не будет ли еще каких указаний, коротко ответил:

- Есть!

- Штурманом там старший лейтенант Прокудин. Сейчас он болен, и, возможно, вам придется замещать его. Разумеется, после сдачи экзаменов на допуск к самостоятельному управлению.

- Трудновато будет. Но постараюсь.

- Вам помогут. Коллектив там крепкий, дружный... Лейтенант ушел. Уваров, захватив папку с личным делом офицера, заглянул к начальнику политотдела капитану первого ранга Герасименко.

- Я к тебе вот по какому делу, Остап Григорьевич. Только что у меня был новый офицер - лейтенант Стрешнев. Он идет командиром рулевой группы к Крымову. Парнишка, кажется, дельный. Но что-то у него на душе неспокойно. Должно быть, по сердечной части. Это твое ведомство. Ты зайди как-нибудь на двадцать шестую, потолкуй с этим лейтенантом. Только учти, что парень он ершистый, мне так и отрезал: я, дескать, не хочу касаться этой темы. Так что к нему с подходом надо. Ну не мне тебя учить, ты на такие дела мастер. Кстати, вот тебе его личное дело - у паренька довольно любопытная биография.

3

Вслед за рассыльным Матвей поднялся на второй этаж и пошел по длинному коридору. Справа и слева мелькали двери с табличками: "Кубрик № 2", "Каюта старшин", "Каюта старшего помощника и заместителя по политчасти". Подводники жили на берегу, но и в казарме помещения носили корабельные наименования.

А вот и каюта офицеров. По углам четыре железные кровати, покрытые серыми байковыми одеялами. Простенок между окнами занимает книжный шкаф. Посредине стоит небольшой круглый стол с графином и полоскательницей. На одной стене висят два портрета, на другой - опись имущества, графики дежурств и вахт. В комнате чисто, но по-казарменному неуютно.

Матрос указал на стоявшую у двери кровать:

- Вот эта ваша, товарищ лейтенант. Значит, вы к нам командиром группы?

- А вы с двадцать шестой?

- Так точно! - матрос вытянулся и представился: - Рулевой-сигнальщик матрос Бодров.

Матвей пожал ему руку:

- Лейтенант Стрешнев. А где офицеры?

- На лодке.

- Как туда пройти?

- Сейчас наш старпом туда собирается. Он только что из отпуска прибыл...

Матрос показал каюту старшего помощника. Матвей постучался, открыл дверь и замер: за столом сидел Дубровский. Он усмехнулся и предложил:

- Что же вы стоите на пороге? Входите.

Дубровский уже успел переодеться и в рабочем кителе выглядел несколько неуклюже.

Матвей доложил о назначении.

- Значит, будем служить вместе, - просто сказал Дубровский. - Я пока тоже не в курсе дела, а командир сегодня в штабе флота.

- Я бы хотел пойти сейчас на лодку.

- Ну что ж, пойдемте. Хотя следовало бы вас сначала представить по всей форме, перед строем.

Они направились к пирсам. Лодки аккуратными рядами лежали в ковше гавани. Окрашенные в шаровый цвет, они выглядели неуютно и холодно, ровный строй, четкие обводы корпусов как бы подчеркивали серьезность их назначения, напоминали о том, что здесь господствуют железный порядок и дисциплина. Было что-то настороженное и грозное в этих застывших у причалов кораблях, в холодном блеске металла, в молчании гавани. И только юркий рейдовый буксир, сновавший посередине ковша, весело попыхивая трубой, нарушал торжественную и строгую тишину гавани.

Матвей впервые с тревогой подумал о том, что ждет его впереди. Начиналась совершенно новая для него жизнь. А как он к ней подготовлен? В училище все было просто, все зависело лишь от него самого. Он хорошо учился, и это удовлетворяло и командиров и его самого. Больше у него, по существу, ничего не спрашивали. Разве что соблюдение элементарных требований воинской дисциплины. К ним он тоже привык очень быстро - помогло то, что долго жил в детдоме, в коллективе, где тоже действовали, хотя и менее строгие, но чем-то похожие на воинские, порядки.