Девушки собрались в кучу и о чем-то спорят. Пигалица оперлась на заднее крыло машины и слушает.
— Не компанейские вы девчонки, вот в чем беда, — говорит Тед.
— А вы небось думали — вот дешевки попались? — говорит девчонка, что сидела у меня на коленях.
— Ничего такого я не думал, — говорю я, имея в виду ее.
— Послушайте, давайте дружить, — говорит Тед.
Пигалица высовывает голову из-за машины и говорит:
— По-вашему, дружить — значит с вами спать, не иначе.
Она у нас в нагрузку — пары у нее нету.
— Это с тобой-то спать? — рявкает Сэм. Оглядел ее с головы до ног да как загогочет.
— Клопы всегда бегут от чистой постели, — говорит пигалица.
— Чего мы здесь стоим? — спрашивает долговязая. Пошли.
— В Френкстоне сядем на поезд, — говорю я.
— Не валяй дурака, Пит, — опять говорит Сэм.
— Пошел к черту, — говорю я. — Идемте, девочки!
— Ну ты и штучка! — говорит та, что сидела у меня на коленях.
Мы трогаемся через заросли, а Тед и Сэм принимаются за бутылку. Пигалица заставляет нас идти лесом. Не хочу, мол, чтобы они обогнали нас на шоссе.
Через час мы во Френкстоне. Девчонки еле ноги тащат. Фу, черт! Не хватает одного шиллинга на билеты. Я говорю:
— Девчонки, не хочется, конечно, вводить вас в расход, но у меня не хватает шиллинга. Если у вас сейчас найдется, завтра отдам.
Пигалица достает шиллинг.
— Стоит рискнуть ради такого случая, — говорит она.
Я, значит, покупаю билеты. Тут как раз и поезд, и девчонки плюхаются на сиденья.
Долговязая заводит разговор.
— Эти парни с деньгами все на один манер. Обязательно норовят вас поэксплуатировать. Это уж точно. Я про это самое в книжке читала. Ну подождите, вот мы возьмем в свои руки средства воспроизводства, — говорит она.
— Тогда нам и не нужны будут мужчины, — говорит девчонка Теда.
— Как это? — говорит долговязая.
— Ну, чтобы рожать детей и всякое такое, — говорит та.
— Дети тут ни при чем! — говорит долговязая. — Я про то, что эти парни с деньгами вытворяют. Тот малый решил, что мы гулящие! Только потому, что у него машина, а у нас нету.
Мне нравится эта девчонка.
— Ты это в самую точку. В пору вернуться и взгреть его, — говорю я.
— Это называется «дух бунтарства», — говорит долговязая. — Хороший признак.
— У меня сейчас полным-полно таких признаков, — говорю.
— Слишком поздно, — говорит долговязая. — Надо было нам всем взгреть его на месте.
— Пока вы там трепались, я побунтовала малость, — говорит пигалица. — Распилила покрышку у него на заднем колесе — ножовку из машины взяла. Камера лопнула как воздушный шар.
Ну, дела! Мы так и ахнули. А потом как прыснем — чуть сами не лопнули!
— Ну, прямо как воздушный шар лопнула! — гогочет пигалица.
Мы просто катались от смеха.
Черт возьми! Вот так пигалица!
Питер Кауэн
Трактор
Она видела, как он вошел в ворота и направился к замысловато украшенному дому в стиле загородной виллы, который вместе с сараями, загонами для скота и узкой полосой посаженных деревьев казался ей до удивления неуместным на этом голом склоне. Но он и его родители гордились домом, ценили его комфорт, его современность, и ее первые насмешливые замечания наткнулись на такое искреннее непонимание, что она никогда больше ничего не говорила.
Он остановился у края веранды, и она поняла по его лицу, что он рассержен и сердится все больше и больше, наверное, от сознания собственного бессилия.
— Что случилось? — спросила она.
— У Мэкки встали два больших трактора, те самые, которые нужны для расчистки. Кто-то подсыпал в бензин песку. Один они завели, теперь за его ремонт придется заплатить сотни три-четыре.
— Кто же мог это сделать? — спросила она таким тоном, будто заранее знала ответ и понимала бесполезность своих слов.
— Нам это известно.
— Он ни за что не подошел бы к сараям — от них два шага до дома.
— Он и не подходил. Тракторы стояли на нижнем пастбище. Откуда они хотели начинать расчистку.
— А теперь не начнут?
— Не начнут. Пока не починят трактор.
Ее взгляд был устремлен на далекую стену низкорослых зарослей, которая с наступлением вечера становилась все темнее и темнее.
— Только это ему и нужно.
— Ему нужно досадить нам любым способом. Мы пока не сделали ему ничего плохого.
— Вы собирались начать расчистку за дальним пастбищем, где кончаются владения Мэкки. Он там живет.
— Он там живет?
— Ты сказал, что он живет там, в зарослях.
— Он живет, где ему вздумается. И вытаскивает затычки из цистерн, чтобы овцы остались без воды, ломает изгороди, если взбредет в голову, открывает настежь ворота загонов...
— По-твоему, он делает это нарочно?
— А по-твоему, нет?
— Как это все-таки жестоко! — сказала она.
— То, что он делает?
— Нет. Ты думаешь только о том, что делает он.
— Ничего не скажешь, он заставил нас призадуматься.
— Расчищать тракторами, натянув между ними цепь, — продолжала она, — уничтожать все на своем пути: кенгуру, всех маленьких зверушек, которые живут в зарослях, все деревья...
Он смотрел на нее, стараясь понять, почему она все это говорит.
— Мы расчищаем землю, — сказал он. — Это верно.