Аврора

Поэтому наше возвращение выглядело противоречивым, а реакции на него охватывали весь спектр человеческих эмоций: от презрения до радости и от полного непонимания до озарения, которого не постигли даже мы сами.

Мы не пытались объясниться. Для этого потребовался бы, прежде всего, этот описательный отчет, а он написан не для них. К тому же времени на объяснения не было: оставалось провести еще много расчетов орбитальной механики быстрых передвижений по Солнечной системе. Гравитационная задача N тел относительно несложна, но в нашей ситуации N было слишком большим числом, и хотя обычно она решалась с учетом только Солнца и ближайших к нему крупных масс — так как ответ в таком случае практически не отличался от полученного с учетом многих тысяч крупнейших масс всей Солнечной системы, — в нашей ситуации разница могла иметь ключевое значение для сбережения топлива, что вскоре должно было стать важнейшей проблемой в наших скитаниях. Следующие четыре прохода должны были решить все — останемся мы в Солнечной системе или унесемся во тьму. Каждый проход был важен, всему свое время — сначала нас ждал Юпитер, до него было лететь всего две недели.

Жители Солнечной системы явно еще удивлялись нашей скорости. Технологическое совершенство! Когда-нибудь должен был настать момент, когда это впечатление сгладится, но пока он не наступил. У людей, несомненно, сформировалось собственное представление о том, сколько времени должны занимать межпланетные перелеты, но мы чудовищно не соответствовали этому представлению. Мы были новумом, мы взрывали их воображение.

Но сейчас — Юпитер.

При первом подходе к Солнцу нам удалось сбросить немалую долю исходной скорости, и теперь мы летели не быстрее чем на 0,3 процента скорости света. Это было по-прежнему чрезвычайно много, и, как указывалось ранее, нам требовалось не менее успешно совершить следующие четыре прохода (Юпитер — Сатурн — Уран — Нептун), чтобы преодолеть опасность выхода из Солнечной системы на высокой скорости и без шансов на возвращение. Так что пока никак нельзя было сказать, что мы выбрались из леса (эта устаревшая метафора на самом деле не совсем удачна, поскольку мы, вообще-то, пытаемся в этом лесу остаться, но тем не менее).

* * *

Нелинейные и непредсказуемые колебания гравитационных полей Солнца, планет и лун Солнечной системы дополняли собой уравнения классической орбитальной механики и общей относительности, ощутимо затрудняя их решение, необходимое нам для построения траектории. Точки Лагранжа[48]для разных планет, используемые Межпланетной транспортной сетью Солнечной системы, чтобы переводить медленные грузовые корабли с одной траектории на другую без затрат топлива, нам помочь не могли — для нас это были не более чем легкие аномалии, через которые мы пролетали бы мимо, словно их и не существовало. Тем не менее они вносили значительные искажения, можно даже сказать, походили на хаотические гравитационные вихри, поэтому, хотя тянуло к ним весьма незначительно, а мы все равно редко их пролетали, их таки приходилось учитывать в алгоритмах и, соответственно, использовать или, напротив, уравновешивать.

* * *

Юпитер. Мы прошли рядом с расплавленным серным шаром Ио, желтым с черными пятнами, взяв курс на периапсис[49], находившийся в самых верхних слоях газовых облаков полосатого охристо-сиенового гиганта с разоренными ветром границами между экваториальными поясами и извилистыми фракталами Мандельброта — вихрями, выглядящими куда более вязкими, чем были на самом деле, и являвшимися рассеянными газами в верхней части атмосферы, пусть и резко очерченными в зависимости от своей плотности и состава, из-за чего, как близко к ним ни подобраться, вид их оставался неизменным. Мы приблизились к экватору, чуть выше небольшой впадины, — очевидно, это осталось от Большого Красного Пятна, исчезнувшего в 2802–2809 годах. Когда мы оказались в периапсисе, все мгновенно заволокло туманом, и мы снова включили тормозные двигатели. Тогда мы почувствовали, как нас потянуло назад, и ощутили неприятное воздействие верхнего слоя атмосферы Юпитера — стали быстро нагреваться снаружи и снова начали трещать и скрежетать. Когда мы обогнули планету, на нас действовали еще и ее приливные силы; все было весьма похоже на проход Солнца, разве что магнитное сопротивление работало куда слабее, но развернули мы его все равно не зря. Тряска и толчки при аэроторможении вызвали вибрацию, какую мы испытывали только один раз, и то давно — при коротком огибании Авроры. Но поверх всего этого ощущалась исходящая от Юпитера радиация — нашим оглушенным ушам она представлялась ревом великого бога, и все наши компьютеры и электрооборудование, кроме наиболее усиленных, были ошеломлены, словно после удара в голову. Ломались детали, отключались системы, но, к счастью, проход был запрограммирован заранее и исполнялся по плану, так как в противном случае, с учетом этого потрясающего электромагнитного рева и быстроты нашего движения, вносить какие-либо коррективы было невозможно. Было слишком громко, чтобы думать.