Но нет: «Извините, я еду в театр. Приходите завтра прямо с утра»{778}, — и колёса экипажа зашуршали по гравию. Президент оглянулся и помахал рукой остающимся.
Пьеса уже шла — английское семейство Тренчард лихорадочно искало способ расплатиться с долгами. Но едва на сцене появился их американский кузен, неотёсанный, но искренний, а главное — получивший большое наследство, спектакль был остановлен. Актёры начали аплодировать, оркестр грянул торжественный гимн «Салют командиру». Многие зрители встали. Президентская ложа, нависавшая над сценой справа от зрительного зала, на минуту-другую сама стала сценой, на которой раскланивался и улыбался Авраам Линкольн. Рядом стояла довольная Мэри, отвечая на приветственные крики символическими реверансами.
Затем «американский кузен» погрузился в пучину светских интриг, и даже охранник президента Паркер перебрался из коридора в зрительный зал, чтобы поглазеть на его приключения. Правда, к девяти часам Паркеру стало скучно. Он вышел в фойе, потом на улицу, встретил пару столь же скучающих приятелей из президентской прислуги, и они отправились в ближайший бар выпить немного эля. Через какое-то время туда же зашёл Бут, весь в чёрном, в высоких кавалерийских сапогах со шпорами (гнедая лошадь для побега после покушения уже стояла на заднем дворе театра). Бармен запомнил этот приход частого визитёра: вместо обычного бренди актёр заказал виски и осушил первый стакан со скоростью жаждущего, получившего воду. По легенде, какой-то сильно подвыпивший посетитель задиристо бросил Буту: «Ты никогда не будешь таким актёром, как твой отец!» Ответ был примирительно-спокойным: «Когда я покину сцену, я буду самым знаменитым человеком в Америке»{779}. Близился назначенный час.
…Бут был удивлён отсутствием охраны на всём пути от входа через вестибюль, витую лестницу и бельэтаж до президентской ложи. Недалеко от белой двери в маленькую прихожую, отделявшую ложу от зала, он постоял, прислонившись к стене. Его могли увидеть и узнать — и что с того? Актёр смотрит выступление коллег. На самом деле для Бута сам ход много раз обкатанной пьесы заменял часы. Он ждал, словно условного пароля, знакомой строчки: «Это я-то не знаю манер приличного общества, да?» — после которой следовала самая смешная, ожидаемая зрителями тирада главного героя. Что-то вроде: «Да так тебя и разэтак, старая карга, как я не знаю манер приличного общества!» Она должна была быть произнесена примерно в 10.15.
В начале одиннадцатого Бут показал визитную карточку или какую-то похожую бумажку сидевшему неподалёку от входа в прихожую ирландцу-посыльному — единственному и несерьёзному препятствию на пути к славе. Посыльный подумал, что президенту доставляют какие-то давно ожидаемые им известия (и так крутится весь день: Шерман, Шерман…), и остался сидеть.
К этому времени уже должны были вступить в дело два сообщника Бута. Но Атцерод сильно напился, ибо вспомнил, что давал согласие похищать, а не убивать, и даже не подумал совершать покушение на Джонсона. А могучий, но туповатый Пауэлл, вошедший в дом Сьюарда якобы со срочно прописанным лекарством, устроил настоящую бойню: помимо госсекретаря, изранил четверых безоружных человек, в том числе Фредерика Сьюарда. Главную жертву он бил ножом в темноте, в горло, наверняка, но не понял, что большую часть ударов приняли стальные прутья, поддерживавшие сломанную челюсть. Пауэлл убежал, а Сьюард был страшно изранен, но жив.
Между тем пьеса в театре Форда приближалась к кульминации. Бут смотрел за президентом в проверченную в двери дырку. Вот Линкольн нежно взял руку сидящей справа Мэри и обменялся с ней парой фраз. Вот отпустил…
Со сцены раздалось: «Не знаю манер приличного общества, да?» — и дальше нужно было не слушать, а действовать. Более полутора тысяч зрителей в зале смеялись и хлопали, смеялись Клара и Генри, смеялась Мэри, смеялся 16-й президент США Авраам Линкольн. Скрипа открывающейся двери слышно не было. Бут подошёл со спины, направил маленький однозарядный пистолет между затылком и левым ухом президента и нажал на спусковой крючок.
БУДУЩЕЕ В ПРОШЕДШЕМ
Когда главный герой уходит, читатели часто остаются в неведении относительно судеб других действующих лиц. Их «будущее в прошедшем» исчезает в тумане истории. Не допустим такой несправедливости и коротко проследим судьбу хотя бы самых заметных фигур.
Узнав о смерти Авраама, матушка Сара Линкольн уткнулась лицом в фартук и повторяла сквозь рыдания: «Я знала, что они его убьют!» Она была слишком слаба, чтобы присутствовать на похоронах, и уже никуда не выезжала с фермы в иллинойсских прериях. В 1869 году её похоронили рядом с Томасом Линкольном. На ней было чёрное шерстяное платье, то самое, что Авраам подарил ей при последней встрече зимой 1861 года{780}.