Авиатор

Был разговор с Гейгером. Я его ждала. Понимала уже, что хороших известий ждать не приходится. Мне трудно воспроизвести в деталях то, что сказал Гейгер, но суть сказанного убийственна. В Платошином мозгу начали массово “затухать” клетки. Говоря о “затухании”, Гейгер имел в виду не полную их гибель, а резкое ослабление функций. При этом многие клетки гибнут, и лишь незначительное их количество восстанавливается. О восстановлении, по его мнению, говорит то, что Платоша перестал хромать на правую ногу. При этом общее его состояние ухудшается – и довольно быстро. На днях Гейгер займется исследованием спинного мозга Платоши – он видит проблемы и там.

Это я сейчас всё внятно излагаю, а когда услышала сказанное Гейгером, была как сумасшедшая. Теперь стыдно. Он и так ко мне сдержанно относился (разве я не вижу?), а сейчас и вовсе будет от меня бегать. Я не спросила Гейгера, стоит ли мне Платоше всё рассказывать, а потом поняла, что решить это должна я сама. С одной стороны, страшно вешать на больного такой груз, а с другой – он ведь скоро поймет, что от него что-то скрывают, и тогда положение его будет еще хуже. Думала-думала, да так ни до чего и не додумалась. Увидела его вечером – разревелась и всё ему рассказала. Не всё, конечно. Ровно столько, сколько собиралась, если бы уж решила рассказывать. А получилось, что решила.

Он всё выслушал спокойно. Сказал, что этого можно было ожидать. Что десятилетия, проведенные в жидком азоте, должны же были как-то проявиться.

Когда мы уже лежали в постели, я сказала:

– Мы всё преодолеем. Нужно только не терять надежды.

Он обнял меня. Прижался губами к переносице. Прошептал:

– Конечно. Я занимаюсь этим всю жизнь.

[Иннокентий]

Настя рассказала мне о результатах МРТ. Лучше произносить все три слова – магнитно-резонансная томография, – потому что аббревиатура звучит страшновато. Как, впрочем, и результаты обследования.

Сегодня ездил на Серафимовское кладбище. Из архивного описания я знал, что могила Остапчука находится совсем рядом с кладбищенской церковью. Нашел без труда: надпись Per aspera ad astra бросалась в глаза издалека. На побуревшем камне она была недавно обновлена той же краской, которой красили ограду. Интересно, что из массы всего рассказанного Остапчуком в тот памятный день как раз о звездах речь и не шла. День нашей встречи, ставший днем прощания.

Я ведь тогда еще подумал: вот, мы видимся с ним в последний раз, и этого оказалось достаточно, чтобы встреча запомнилась. Не то чтобы общение с Остапчуком произвело на меня огромное впечатление – огромна была мысль о том, что прощаемся мы навсегда. Она не помещалась в голове и была страшна, потому что потеря всякого человека и всякой вещи является частью смерти. Которая есть потеря всего.

Здесь, на Серафимовском кладбище, я неожиданно вижу Остапчука собственной персоной, разливающего самогон по кружкам. Сотканный из противоречий, он морщится от сивушного духа и в то же время радостно приветствует его. Остапчук гол по пояс, он снял свой китель, потому что бережет и не хочет трепать по пустякам. Сидит на цоколе своей могилы и, закрыв пальцами нос (крепкая вещь-то), задрав подбородок, принимает напиток внутрь. Я слежу за тем, как ходит кадык Остапчука.

Теперь моя очередь: я достаю припасенную водку и наливаю ее в серебряные, взятые из дому, рюмки – в 1921-м такой роскоши не было, но тем лучше для нас обоих. Мы пьем, потому что это приличествует месту (не щиты же нам здесь сколачивать), да и давно мне, по правде говоря, хотелось выпить с Остапчуком. Он в двух метрах от меня – пусть не рядом, пусть под землей, – но он здесь. Думаю, что на этот раз в кителе или еще в чем-нибудь торжественном, если, конечно, в последний момент не пожалел это надеть: в земле поскольку всё страшно портится.

В присутствии Остапчука мне не так страшно. Я с моим жутким МРТ все-таки, в отличие от него, живой и, возможно, поживу еще какое-то время. Я способен перемещаться, ехать, например, по улице Савушкина в трамвае до кладбищенских ворот, купить водку, то да се, а главное – уйти отсюда, с кладбища, живым. В отличие от того же Остапчука, лежащего под красивой надписью днем и ночью. Ночью – в холодном свете звезд, к которым, если верить надписи, он так стремился по месту службы.

Суббота [Настя]

Вчера Платоша пришел пьяный. Спрашиваю:

– Где это, если не секрет, ты пил?

– Не секрет, радость моя. На Серафимовском кладбище, с Остапчуком.

– А кто такой Остапчук?

– Остапчук, радость моя, покойник.

Поцеловал меня, а затем еще часа полтора сидел за компьютером.

[Гейгер]

Я очень мало понимаю в происходящем.

Я не способен на него повлиять.

Мне страшно.

Сегодня приснилось, что на огромной скорости несется автомобиль. А за рулем автомобиля – я. Только незадача в том, что руля-то, собственно, нет. Нет даже тормозов. Чтобы понять этот сон, не нужен толкователь.

Да, я знаю, что затухание клеток – результат длительного переохлаждения. Только это мало что дает. У меня нет ответа на вопрос, как именно всё происходит.