Авианосцы

«Берсерки» и «беовульфы» господствовали в небе Франции, сводя на нет все попытки французского командования нанести контрудар. Гремящая лавина германского наступления сметала заслоны, наспех создаваемые из резервных частей французской армии, обходила узлы сопротивления, оставляя их защитников вариться в «котлах» окружений, и неудержимо катилась вперёд – на Париж. Держава, числившаяся в ряду великих, была сокрушена всего за полтора месяца: в конце мая гренадеры кайзера вошли в столицу Франции и заняли большую часть страны. Французские вооружённые силы не были разгромлены полностью – в южной части Франции оставались ещё десятки боеспособных дивизий (итальянцы, почуявшие запах богатой добычи и поспешившие вступить в войну, крепко получили по зубам и притихли), и оставался Алжир, гнездо «непримиримых», готовых сражаться до конца, – но было утрачено главное: были сломлены воля к сопротивлению и боевой дух, без которого нет и не может быть победоносных армий.

* * *

citeДорогой генерал,

Я получил «Военного лётчика »; благодарю вас, что выслали мне мой единственный экземпляр. Не знаю, в результате каких размышлений возникло у вас желание прочесть эту книгу, не знаю, изменил ли своё мнение о ней тот офицер, что так энергично нападал на меня во время завтрака и так мне понравился. Я был поражен не столько его враждебностью, сколько тем, что он говорил искренне, и мне очень хотелось, чтобы он прочёл эту книжку.

Поскольку вы не передаёте мне его мнения, я заключаю, что он меня не понял. Мне кажется очень странным, что атмосфера полемики может исказить столь простой текст даже в глазах столь прямодушного человека. Мне совершенно безразлично, что там лепечут алжирские тыловики, разоблачая мои тайные умыслы. То, что они мне приписывают, так же похоже на меня, как я на Грету Гарбо. Мне в высшей степени наплевать на них, даже если это приведёт к запрету на мою книгу в Северной Африке. Я не книготорговец. А вот то, как извращает мои мысли ваш друг, для меня, как ни странно, нестерпимо. Потому, наверное, что я его уважаю. Я ведь обращался к нему и к таким, как он, а не к политикам. Почему же мои несколько страничек предстали перед ним в ложном свете, почему он принял их за политическую программу? Вообразите, что я Монтень и опубликовал в одной из алжирских газет свои «Опыты», а все точно сговорились трактовать их с точки зрения перемирия. Какие только макиавеллиевские уловки не обнаружатся в моем произведении!