В самой общей форме цели перестройки — это свобода экономическая, свобода политическая, выход из изоляции, включение страны в общий поток цивилизации. А основной принцип, если брать его философский план, — неприемлемость каких-либо искусственных схем, которые вновь, пусть с благими намерениями, можно было бы навязывать обществу, осчастливить его „сверху". Установка на то, чтобы раскрепостить живые силы самого народа, дать людям возможность в свободном движении самим строить свое благополучие — каждому в отдельности и всем вместе — и мостить дорогу к своему будущему не на основе догм, а руководствуясь простыми общечеловеческими ценностями, выработанными веками мирового прогресса.
Конечно, не сразу мы поняли, как далеко придется пойти, какие глубокие перемены потребуются. Отсюда и просчеты: где-то не обеспечили синхронизацию в принятии решений, где-то запаздывали, где-то поспешили, не додумав все, порушили старые формы и структуры, не создав новых механизмов. Иногда непозволительно оглядывались на тех, кто вроде бы призывал к разумной сдержанности и осторожности, а на самом деле тянул назад, тормозил движение.
Все это так. Но нужно было практически втянуться в новое дело, набраться опыта, углубиться в познание общества, каким оно оказалось за 70 лет чрезвычайного режима и изоляции от мира, и научиться учитывать всю его специфику. Только тогда пришли к окончательному убеждению, что перестройку нельзя мерить привычными понятиями, вершить ее по принципам господствовавшей идеологии. В конце концов поняли мы и то, что перестройка не состоится в рамках старой системы, как бы мы ее ни обновляли и ни улучшали. Нужна замена самой системы, смена экономических и политических форм жизни, реформирование всего многонационального государства, то есть по всем параметрам — настоящая революция, которая подготовлена всем нашим собственным прошлым и общемировым прогрессом.
Первые выстрелы по перестройке прозвучали со стороны «догматиков наоборот», которые заявили, что не было плана, не было концепции, что пустились в путь, не зная, куда он ведет. Не буду ни здесь, ни потом называть фамилий, потому что многие затем не раз меняли свои взгляды, во всяком случае — публично объявленные позиции.
Я всегда считал, что критика такого рода — либо демагогия, либо недомыслие, примитивизм мышления, заложенный в головы сталинистским по сути, интеллектуальным воспитанием.
Тот, кто требует сначала все расписать по пунктам, что и как делать, заранее предсказать все последствия каждого конкретного шага преобразований, тот по сути — противник реформирования общества, противник политики перестройки. Ибо такого расписания никто, кроме шарлатанов, не даст, никакая академия. Ответ должно дать общество. Подойдя к стадии глубоких перемен, оно «свою песню складывает», используя опыт других, но всегда — в собственном реальном контексте — с учетом традиции, достигнутого уровня развития, не только экономического, социального, научно-технического, но и культурного — в смысле общей культуры и культуры политической.
Другой фронт критики открыли те, кто испугался новизны и заявил, что вообще ничего существенного не надо было предпринимать: жили же и прожили бы и так, авось — не пропали бы. Им возражали: начинать надо было и начали в общем правильно, но потом свернули с марксистско-ленинского пути. Дальше — больше. Из этого же лагеря вскоре раздались крики о предательстве социализма, о том, что перестройка специально была задумана, чтобы покончить с социалистическим обществом, а заодно и с ленинизмом.
В последнее время докатились до последней степени оголтелости. Как в свое время Ленина объявили немецким шпионом, совершившим переворот по указке германской разведки (этот бред реанимируют), так теперь желтая наша пресса «вычисляет» среди инициаторов перестройки агентов империализма, выполняющих замыслы западных спецслужб.
А рядом с этим — как и в отношении 1917 года — запущена «версия» о перестройке как жидомасонском заговоре. Но это все уже — по части политической шизофрении.
Если же вернуться к тем, кто в партии и за ее пределами считает, что перестройка означает измену делу социализма, то это говорит лишь о далеко не изжитом наследии постсталинизма, о неосталинизме как реальности сегодняшнего дня, о грузе оставшихся от прошлого проблем, о том, что революция в умах идет очень трудно и что это — длительный процесс.