На Джерси мнения полярно разделились. Молодежь, группирующуюся вокруг герцога Йоркского, отвращала сама мысль о компромиссе с ковенантерами, они были склонны вообще не допускать Уинрэма до трона, а попросту «перебросить его через городскую стену». Джермин занимал гораздо более умеренную позицию. Полагая, что у союза с Аргиллом есть свои преимущества, он с «величайшим терпением и осторожностью» начал распространять любые сведения, дискредитирующие Монтроза. В такой атмосфере нужно было принять четкое решение, с кем быть: с ковенантерами или с Монтрозом? Какое-то время Карл колебался, стараясь угодить всем и со всевозрастающей прагматичностью прикидывая варианты на грани цинизма. Он учился не только маневрированию, но и пониманию того, что решения, которые, кроме него, принять некому, следует формировать в тайниках собственного сознания. Карл слишком долго наблюдал за сварами своих советников, чтобы не видеть: давая те или другие рекомендации, они всегда преследуют собственные интересы. Что ж, он выслушает их, а затем, овладевая искусством «скрывать свои мысли», сам взвесит все и лишь после этого приступит к действиям; при этом они совсем не обязательно будут отличаться прямотой и бесповоротностью; напротив, Карл будет действовать тонко и хитроумно, как человек, который не отказывается ни от одной возможности.
Но для начала все же нужно было выслушать все стороны. После бурных дебатов в Совете Уинрэма отослали в Шотландию с открытым письмом, в котором говорилось, что король принимает от Аргилла присягу на верность и просит его прислать своих представителей в Бреду. Помимо того, Карл отправил частное письмо Монтрозу, заверяя его в неизменной поддержке и призывая не верить слухам, если они до него донесутся, будто его, Карла, позиция по отношению к ковенантерам изменилась. Тут же король просит Монтроза не забывать о главном — об армии. В конце концов Аргилл, учитывая, что у Карла уже есть военная сила, решил протянуть ему руку. А если эту силу укрепить, то, быть может, он смягчит свои требования. В этом деле Монтрозу предстоит сыграть особую роль. …я же, — пишет Карл, сопровождая письмо орденом Подвязки на ленте, — со своей стороны всегда готов выказывать вам свое расположение и дружбу». Покончив с перепиской, Карл распорядился подготовить себе новый костюм для встречи с ковенантерами в Бреде.
Он отправился туда через Бове, куда прибыл 4 марта 1650 года. Здесь его ждала мать. Несмотря на прежние размолвки, встреча прошла «с обеих сторон мирно» и не слишком затянуто. Генриетта Мария приехала в Бове, чтобы убедить сына занять на переговорах с ковенантерами разумную позицию; но по прошествии двух недель, в течение которых атмосфера с каждым днем становилась все напряженнее, она вынуждена была признаться самой себе, что сын готов пойти на любые уступки и даже подписать «Ковенант». Естественно, Генриетта Мария умоляла его не делать этого. Точно так же она просила не бросать Ирландию и Ормонда, не говоря уж о Монтрозе. А главное, мать считала, что нельзя соглашаться ни с чем, что могло бы привести в ужас его отца, будь тот жив. Карл вежливо слушал вдову, но к ее призывам оставался глух. Прагматику он явно предпочитал принципам, иначе ему не выстоять. При расставании лицо Генриетты Марии «было багровым от гнева», Карл же, «подсадив мать в экипаж, в тот же момент круто повернулся и зашагал прочь». В этом враждебном мире ему оставалось полагаться лишь на себя.