Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II

Эта бессмысленная жестокость «поразила и чрезвычайно огорчила короля». Голландцы попросили его оставить страну. Следовало срочно решать, что делать дальше. Прежде всего необходимо было дать ответ ковенантерам. Позиция Монтроза была неколебима — любая уступка этим людям не принесет Карлу ничего, кроме «позора и поражения». Клятва на верность ковенантерам — такое не укладывалось в сознании истинных роялистов. Что же касается власти, то Карлу явно предлагалась лишь ее тень. «Требовать от Вашего Величества согласия на учреждение Лиги во всех принадлежащих Вам землях, — писал Монтроз, — равносильно призыву самому лишить себя любых привилегий». Карл вынужден был согласиться, однако, вместо того чтобы отослать эмиссаров, он намекнул им, что по некоторым позициям можно было бы договориться, и лишь после этого заявил, что не может решать дела Англии и Ирландии по их указке.

Эмиссары пришли в ярость. «Мы чрезвычайно разочарованы этим документом, — писал один из них. — Он превосходит наши худшие ожидания, тут чувствуется рука даже не враждебных по отношению к нам советников короля, а самого Джеймса Грэхема». Недовольные посланники вернулись домой, в Шотландию, и доложили о неуспехе своей миссии Аргиллу. В то же время Монтроз, которого Карл назначил адмиралом и своим наместником в Шотландии, отправился по странам Северной Европы в надежде убедить сочувствующих королю предоставить ему людей и оружие. Его чрезвычайно подбодрило обещание благодарного монарха «не предпринимать никаких шагов», касающихся Шотландии, «без совета с вами». Хайд, проводив Монтроза, засобирался в Испанию, также рассчитывая собрать необходимые средства. Карл оказался без попечения двух своих самых проницательных и принципиальных советников, и в разлуке с ними проявились резкие черты его подлинной натуры.

В Ирландию Карл вопреки всеобщим ожиданиям отправился не сразу. Туда он отослал багаж, а сам, потолковав еще раз с принцем Вильгельмом и его женой, двинулся кружным путем, через Францию. Хайд был потрясен. Он заметил, что короля во Францию никто не звал и его путешествие туда обернется всего лишь пустой тратой времени и денег. Но на самом деле он боялся, что мягкотелый король вновь подпадет под влияние Генриетты Марии и ее окружения, и прежде всего — Джермина. Хайд вбил себе в голову, что Джермин замыслил «организовать срочную встречу короля с королевой» с целью тесно привязать к ней сына, как некогда его отца. Предотвратить такое развитие событий Хайд не мог, к тому же принц Вильгельм с женой так хотели поскорее избавиться от гостя, что выдали ему на поездку внушительную сумму денег. В начале июня Карл был уже в пути. За ним тайно последовала Люси Уолтер, у которой 9 апреля родился сын — первый и самый несчастный из многочисленных внебрачных детей Карла.

Путешественники в обществе принца и принцессы Оранских проследовали через Дельфт и Роттердам в Бреду. Там в честь Карла был устроен фестиваль. Затем, на сей раз в сопровождении лишь принца и сорока всадников, молодой король направился в Антверпен. Тогда это была испанская территория, и хотя эрцгерцог Леопольд — как впоследствии и граф Пигноранда в Брюсселе — приветствовал его со всем подобающим пиететом, практической помощи не последовало. Испания была бедна, и к тому же ей приходилось отбиваться от Франции, той самой страны, куда лежал путь Карла. В Пероне его встретил герцог Вандомский, предложивший ему ночлег и затем доставивший к французскому двору, который находился в то время в Компьене. Здесь Карла поджидала встреча не только с матерью, но и с давней возлюбленной — Большой Мадемуазель.

На сей раз она выказала ему несколько большее расположение. Мазарини и царствующая королева считали, что ирландские упования Карла небезосновательны, а Джер-мин уверял ее, что, став его женой, она сможет, как и прежде, жить во Франции, предоставив мужу самому улаживать свои дела. Мадемуазель, правда, дала понять, что сама мысль о таком неблагородстве приводит ее в содрогание. «Я должна буду пожертвовать всем своим состоянием, чтобы помочь ему вернуть свои владения», — заявила она, явно подражая героиням своих любимых романов. В то же время, признавалась Мадемуазель позднее, «подобного рода перспектива несколько тревожила меня, ведь я привыкла к жизни богатой и привольной». Чтобы как-то выпутаться из этой ситуации, нужен был предлог. Например, религия. «Разве можно позволить себе выйти замуж за протестанта?» — вопрошала она Джермина. «От религии просто так не отмахнешься, — продолжала Мадемуазель, — и если я ему небезразлична, пусть он справится с этой трудностью, а я справлюсь со своими». Однако Мадемуазель была по-настоящему заинтригована. «До смерти приятно слышать его комплименты, — признавалась она. — Для меня это внове, никто прежде не смел говорить мне таких вещей, не из-за моего сана, ведь нечто в таком роде говорится и королевам, но из-за характера, который меньше всего можно назвать кокетливым».