По- моему, вы это забыли, так как у вас во лбу не загорается тревожная красная лампочка домохозяйки, а вот у меня загорается. Там, внутри, тоже уже ничего не было, все смели, дометали последнее. Вы, помнится, хотели макарон, ха-ха. Унесенные ветром были ваши макароны! Народ уже хватал с полок страшные американские остатки -прозрачные мешки ростом с пятилетнего ребенка, набитые воздушно-кукурузными несъедобинами, вроде упаковочного материала. Американцы их, по-видимому, едят, но в спокойном состоянии, русский же человек - только в приступе отчаяния. Тут я увидела позабытую было с брежневских времен сцену: взятку продавцу. Женщина сунула продавцу деньги, и он извлек откуда-то из-под халата пачку риса. Оба озирались. Я кинулась к нему - подкупать купца.
- У вас есть рис, - шепнула я, - дайте.
- Нет риса, - отвечал он.
- Я знаю, что есть. Я заплачу.
- Последнюю пачку вот даме отдал.
- Я вам не верю.
- Говорю: последнюю, женщина, нет риса, - сказал он и отошел.
(Я мысленно отметила лингвистическую тонкость: баба с рисом - это дама, а баба без риса - просто женщина.)
Тут кассирша на выходе стала взывать:
- Пятьсот рублей никто не разменяет? Пятьсот рублей?
Но граждане угрюмо молчали, ожидая подвоха: ведь курс полз вверх, а доллар вниз, или черт его знает куда, и мало ли оно как обернется, и вообще. А меж тем образовался затор у кассы.
Я побежала к кассе и совершила следующее преступление: вымогательство и шантаж.
- Я разменяю вам пятьсот рублей, - сказала я, понизив голос, - а вы мне за это принесете две пачки риса. Нет, лучше три. Три. Я знаю, что рис есть. Его не может не быть.
Кассирша подумала и согласилась. Она сбегала в загашник и вынесла мне три пачки риса. И не успела я расплатиться, как откуда-то сбоку вынырнула интеллигентная старуха, которая схватила одну из моих пачек, крепко прижала к груди, кинула кассирше деньги и убежала.
И я на ее месте сделала бы то же самое.
Впрочем, на месте продавца, кассирши, дамы с рисом, да и всех прочих я тоже делала бы то же, что и они, - все модели поведения совершенно естественны, понятны, оправданы и животны, все сливается в естественную органику выживания, и как же нашему ловкому, тертому, битому народу не вспомнить навыки восьмидесятых, сороковых, двадцатых? Поиграли в капитализм - и будя! А теперь с мешками на товарных поездах к теплому морю, пряча керенки в промежностях и уворачиваясь от комиссаров! Так и знали, мы так и знали!…
Потом выступал Кириенко и просил не поддаваться панике и не скупать попусту продукты. Все поняли, к чему дело идет, я тоже, и немало побилась в очередях, купив 10 кг гороху, 10 кг лагерной чечевицы и сколько могла унести гречки.
Набила крупой кухонные антресоли. Прошло три года. Все заросло глубиной, все зацвело тишиной. И как-то я открыла забытый шкафчик с крупой - и оттуда, из 98-го года, выпорхнула стая маленьких белых бабочек, словно в романе «Сто лет одиночества». А крупы не было - одни трупики.
* ЛИЦА *
Олег Кашин
Человек с глазами-сверлами
I.
16 августа в Спас-Деменске Калужской области будут праздновать 65-летие освобождения города от немецко-фашистских захватчиков. Генерал армии Бобков тоже приедет на торжества - он в тех краях воевал, под Спас-Деменском получил первое ранение, но высокое воинское звание, которое он носит, к военным делам никакого отношения не имеет, как и к фронтовым заслугам. После второго ранения (осенью сорок третьего в Латвии) на фронт Бобков уже не вернулся: долго лежал в госпитале, а потом его вызвал особист и сказал, что есть, мол, у нас такое соображение - перевести вас в органы госбезопасности, в «Смерш». И Бобкова отправили учиться в Ленинград.
Закончив курсы, в 1945 году он пришел работать помощником оперуполномоченного в центральный аппарат НКГБ СССР. В здании на Лубянке (сначала в бывшем офисе страхового общества «Россия», потом в новом корпусе рядом) Бобков проработал до января 1991 года, уйдя в отставку с должности заместителя председателя КГБ СССР. Перед тем, как подписать указ об отставке, президент Горбачев пригласил Бобкова к себе в Кремль - попрощаться. Разговаривали долго, спорили, а потом, уже у порога, пожимая президенту руку, Бобков сказал что-то вроде: «Будущее покажет». Горбачев ответил: «Не знаю, каким будет будущее, но внуков жалко».
II.