Август (август 2008)

- Я уехала из России, будучи замужем за художником Анненковым, в 24-м году. При каких обстоятельствах? Во-первых, жизнь художника в России была очень неинтересной, потому что надо было делать или портреты вождей, или какие-то картины на тему революции, что мужа не привлекало. А так как он учился в Париже до войны, то это была его большая мечта. И вот в один прекрасный день пришло разрешение выехать в Париж. Между прочим, я совсем не думала, что мы в Париже останемся. Я думала, пройдут 2-5-6 лет, и мы вернемся в Россию. Но обстоятельства сложились так, что мы остались навсегда в Париже.

Предисловие и публикация Ивана Толстого

* ДУМЫ * Дмитрий Ольшанский Родственник

Памяти А. И. Солженицына

Ему было 89, и все знали, что «это возраст». Что он тяжело болеет. Что он уже сделал все, что мог, все, что хотел. Что все задуманные им книги написаны. И все-таки ужасно хотелось верить, что Александр Исаевич проживет еще год, два, пять, десять. Мы ведь хотим, чтобы пожилые наши родственники жили как можно дольше, вне зависимости от того, насколько они уже «исполнили свое жизненное предназначение»?

Солженицын был в этом смысле прежде всего всеобщим родственником, и только потом уже - гением, классиком и национальным героем. Очень важно было знать, что он жив, и уже одним существованием своим на свете делает нашу жизнь чудеснее и сложнее.

Александр Исаевич был человеком до такой степени грандиозным, что его украшали даже пародии. Добрые или едкие, его сатирические портреты таинственным образом только подтверждали значимость оригинала - подобно булгаковскому Ивану Васильевичу - Станиславскому он сообщал свое подлинное величие даже чужой иронии.

Так, в одном из шуточных рассказов Андрея Сергеева, где «Солженицын ежедневно выпускает обращения к правительствам и народам мира», обнаруживается замечательно точное:

Я шел через лес в сторону Глухова и на опушке вдруг увидал поляну и на ней: обычные печатные обращения на стволах и - записки, записки, записки от руки - наколотые на сухие веточки, пришпиленные булавками к пням, разложенные на траве.

Великий писатель находил время обращаться ко всем поименно:

- Виктор Николаевич, дорогой, очень надежусь.

- Федя, какие же собаки ненужные бывают?

- ЗИНА, НЕ ПУЩУ!

И действительно. Казалось, что у Солженицына хватит сил, терпения и крепости, чтобы научить всех, помочь, напутствовать и предостеречь буквально каждого - будь то вожди с президентами или Федя и Зина с Виктором Николаевичем. И только теперь, после многих лет пренебрежения, до чиновничьей и праздной публики доходит смысл его давних статей и выступлений. Оказывается, что «Как нам обустроить Россию» было не «архаичной фантазией», но - своевременным точным советом.

Его самая любимая, постоянно повторяемая им идея «сбережения народа» казалась несущественной, необязательной в годы, когда русская история щедро тратилась на жертвы внешнему миру, неизменно награждавшему своих спасителей презрением и ненавистью. Но теперь, когда все прежне-русское - в человеческих типах, общественной жизни, задачах политики или словесности - стремительно съеживается, уступая место «бизнесу», истончается, кончается буквально у нас на глазах, именно «сбережение» делается первой общественной целью, если, конечно, кроме бизнеса у нас когда-нибудь заново появится и общество.

Важно также, что Солженицын умел найти для русской политики, для сформулированной им почвенно-земской идеологии органически подходящие ей слова. О, если бы наши министры прекратили жевать зачерствевший учебник по девелопменту-креативу и, плюнув в рожу национальному «проекту» и человеческому «капиталу», заговорили бы солженицынским языком. Впрочем, чтобы избежать комедийности, надо признаться: тогда на их месте должны были быть совсем другие министры.

Однако дело не только в идеях.

Александр Исаевич обладал талантом прежде всего литературным, а не политическим. Разговоры о том, что значение его как писателя происходит исключительно от борьбы с КГБ и обличения лагерной системы, принято вести в кругу людей, вообще не разбирающихся в русской словесности. Меж тем в число несомненных писательских шедевров, им созданных, стоило бы поместить не только канонические «Один день», «В круге первом» и «Архипелаг» (страшную и в то же время веселую книгу!), но и «Теленка», и «Август Четырнадцатого», и «Ленина в Цюрихе», и много еще того, что будут читать и перечитывать его грядущие поклонники. Пытчивые, как удачно придумал другой вышутивший, а на деле восславивший Солженицына сатирик, читатели.