Август 91-го. Был ли заговор?

Я уже упоминал о том, что в течение нескольких часов перед заключительным заседанием Ново-Огарев-ского совещания мы вместе с заместителем председателя Комитета конституционного надзора СССР профессором Б. Лазаревым доказывали союзному президенту, что большинство статей проекта договора находятся в вопиющем противоречии с Конституцией и результатами референдума, что формула «Союз суверенных государств» означает полное разрушение той государственной системы, которая почти семь десятилетий строилась советскими народами. Горбачев вроде бы соглашался с нашими доводами.

И все же перед заключительной встречей в Ново-Огареве мне снова вручают завизированный президентом проект Договора «О Союзе суверенных государств».

— Что это значит? — с возмущением спрашиваю я у помощника президента по политическим вопросам Г. Шахназарова. — Ведь мы же вместе условились, что нам нельзя уходить от федерации, нельзя не считаться с результатами референдума.

— Я это помню, — отвечает помощник, — но формула «Союз суверенных государств», предложенная Александром Николаевичем Яковлевым, дает Михаилу Сергеевичу больший простор для компромисса…

* * *

Горбачев давно оценивает всех по своим меркам и со своей колокольни. Ему, видимо, даже в голову не приходит, что, кроме возни политических скорпионов, существуют такие понятия, как забота об интересах народа, защита величия и единства своей страны.

У всех, кто выступил в августе 1991 года против разрушения Советского Союза, было достаточно власти. В совокупности она превышала власть президента, да на его полномочия никто и не посягал. От президента требовали одного — защитить Союз от развала. Представлять гэкачепистов некими полупьяными недоучками, не понимающими, что они делают, столь же наивно, как и представлять бывшего президента страны невинным агнцем, не ведавшим, что происходило в Сумгаите и Тбилиси, Вильнюсе или Фергане.

Многие из тех, кого сегодня обвиняют в «организации путча», неоднократно ставили перед Горбачевым вопрос о своем уходе из большой политики. Я был свидетелем таких заявлений со стороны Павлова и Язова, трижды сам говорил президенту о невозможности работать в той гнетущей обстановке. Каждый из нас — специалист в своем деле, профессионал, которому нечего было опасаться за свою карьеру.

«Я-то думаю: ну что из того, что тут страшного? — поучает Горбачев в «Российской газете». — Я вот не президент, сложил полномочия в известной ситуации, и что из этого?» Оказывается, сам он все осознал, сам ушел, а не его «ушли» беловежские заговорщики, предварительно сообщив об этом президенту Соединенных Штатов!

Даже на самом последнем витке существования Союза президент СССР умудрился еще несколько раз предать интересы страны.

Действительно, что мешало ему добиться подписания Союзного договора на Пятом съезде народных депутатов СССР через две недели после августовских событий? Ведь «путчисты» уже были упрятаны за решетку, а к власти пришли демократические спасители «форосского пленника». Но не тут-то было! При самом непосредственном участии Горбачева распускается Съезд народных депутатов СССР — последний оплот существования Союза. Отвергается даже та сугубо конфедеративная схема, которую поспешно предложил союзный президент. И не «путчисты» тому виной, а боязнь республиканских лидеров, что на смену власти союзного центра придет непредсказуемая власть Ельцина.

Спрашивается, что заставило Горбачева, едва дождавшись роспуска ненавистного ему Съезда народных депутатов СССР, подписать б сентября 1991 года постановления Государственного Совета о признании независимости Латвии, Литвы и Эстонии? Ведь даже не очень сведущий в юриспруденции человек скажет, что это вопиющее нарушение Конституции СССР и союзного закона «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», что это явная узурпация полномочий Верховного Совета. Однако юриста по профессии и беспринципного политикана по характеру — Горбачева это не смутило, как не смутило его то, что одним росчерком своего пера он в одночасье превратил в иностранцев и изгоев миллионы людей в своей собственной стране, обрек их на долгие годы страданий и унижений.

За августовскими событиями последовал действительный в полном смысле этого слова государственный переворот, прямое посягательство на советский конституционный строй, территориальную целостность, безопасность и обороноспособность страны.

Апогеем этого переворота стал беловежский сговор. И недаром его участники тайно сошлись недалеко от польской границы. Они с тревогой ждали, что будет делать союзный президент. Он оставался Верховным Главнокомандующим, и было достаточно одного президентского слова, чтобы от подписантов и их документов не осталось и следа. Теперь стало доподлинно известно, что Горбачеву из Белоруссии шли звонки от органов безопасности, как поступить с «вискулевским триумвиратом». Ведь речь шла о судьбе величайшей державы, о трехсотмиллионном народе, о глобальном равновесии мировых сил. Но не было нужного твердого слова от человека, поклявшегося сохранять и защищать Союз.