Авгур

– Ага. Ты смылся куда-то, я с девками еще поскакала минут пятнадцать, а потом как-то скучно стало. Ди-джеи наши – это вообще атас. Ну вот, решила пройтись. А тут ты стоишь. Чего ищешь-то?

– Да Вадик куда-то делся.

– Какой Вадик?

– Ну, Фоменко. Других у нас, вроде, нету.

– Фоменко? – Анька наморщила лоб, словно пытаясь вспомнить. – Ладно, неважно. Ну-ка, что у вас тут?

Она вошла в раздевалку и огляделась. С интересом прочла надпись из трех букв на стене, провела пальцем по замызганному стеклу и сказала:

– А ничего, забавно. Интимно, можно сказать. И наши окна хорошо видно…

Андрей воздержался от комментариев. Анька села на лавочку и вытянула длинные спортивные ноги.

– А помнишь, как мы на спартакиаду ездили? – спросила она. – Третье место заняли в городе…

– Это вы третье, а мы среди пацанов – предпоследнее, – пробурчал Андрей, вспоминая свой позорный промах из-под кольца и красочные эпитеты, которыми его наградил физрук. Аня засмеялась и поправила платье. Ноги от этого оголились еще сильнее. Андрей скользнул по ним взглядом, потом посмотрел в окно и неожиданно для себя предложил:

– Слушай, Анька, а пошли во двор танцевать? Там места много, не то, что в зале.

– Интересное предложение, – она подошла и, прижавшись к нему плечом, тоже выглянула во двор. – А пошли!

– Шампанского захватить?

– А давай!

Они заскочили в класс, и Андрей схватил со стола почти полную бутылку с шипучим напитком. Классная Вера Павловна посмотрела на него снисходительно, но ни слова не возразила. Из актового зала доносился канкан и лихие взвизги. Андрей и Анька, глупо смеясь, скатились по лестнице. Кто-то крикнул им вдогонку: «Але, потише, баскетболисты!» Стало еще смешнее. Они выскочили из школы, свернули за угол и вышли на асфальтовую площадку, с трех сторон окруженную школьными корпусами. Музыка с третьего этажа гремела, и цветные блики вырывались из окон.

– Ну, к канкану я пока не готов, – признался Андрей. – Давай пока это самое?..

Она глотнула из горлышка и вернула ему бутылку. Андрей подумал, что без понижения градусов сегодня не обойтись, и эта мысль еще больше подняла ему настроение.

– Слушай, а кому это памятник? – Анька кивнула на каменный столб с бюстом Николая Островского. – Давно хотела спросить, только забываю все время.

– Стыдись, Смирнова. Ты что, не знаешь, в честь кого у нас школа названа?

– А она что, в честь кого-то названа?

– Двоечница ты, Анька.

– Ну, правда, Сорокин, кто это?

– Да Островский же, елки. Писатель.

– А, погоди, я помню, мы проходили. «Луч света в темном царстве», правильно?

– Нет, то другой был.

– А этот?

– А этот – «Как закалялась сталь».

Анька посмотрела на него с уважением и больше вопросов не задавала. Канкан, наконец, закончился, и после секундной паузы с третьего этажа донеслось: «Как упоительны в России вечера…» Да, неплохие, согласился Андрей. Он поставил бутылку на щербатый бордюр, а потом они с Анькой шагнули ближе друг к другу. Она была высокая и худая и, стоя на каблуках, почти не уступала Андрею в росте. Ему было достаточно немного наклонить голову, чтобы встретиться с ней губами. Он осторожно провел ладонью по ее узкой сильной спине, а она положила руки ему на плечи. С верхнего этажа кто-то одобрительно засвистел, но они не обратили внимания. Им было хорошо и легко, и они не желали знать, что над школой закручиваются в спираль тяжелые зеленоватые тучи.

На площадку подтягивался народ – видимо, идея понравилась. Все плясали в кругу, а потом, когда музыка замедлялась, снова разбивались на пары. Бутылок на бордюре прибавилось. Андрей не чувствовал себя пьяным, но музыка и сполохи света сливались в бесконечный калейдоскоп. Стоя у столба под бюстом Островского, он с кем-то говорил и смеялся, потом все клятвенно заверяли друг друга, что школьная дружба – это святое, и обещали не забывать, и диктовали номера телефонов, хотя записывать был нечем. И утверждали, что будут встречаться если не раз в неделю, то уж раз в месяц – это вообще железно. И обнимались, и хлопали друг друга по спинам…

Потом Андрей обнаружил, что сидит на стуле под деревом (откуда здесь стул вообще?), а Анька устроилась у него на коленях, и платье задралось почти до пупа. Они опять смеялись и целовались, и он объяснял ей, что с такими ногами, как у нее, надо не в длину прыгать и даже не в высоту, а сразу идти в модели. Она серьезно кивала и просила напомнить позже. Потом они зачем-то ушли за пределы школьной ограды, выбрались на улицу с редкими фонарями и стояли в обнимку, решив приветствовать проезжающие машины, но машин все не было, и тогда Андрей вспомнил, что дело идет к рассвету. И едва они обернулись к зданию школы, сверкнула розоватая молния, а небо над крышами взорвалось оглушительным громом.

И стало понятно, что время вышло.

– Сорокин, мне страшно, – сказала Анька.

Он молча погладил ее по короткой стрижке. Еще одна молния расцарапала небо, и на школьном дворе кто-то истошно завопил: «Начинается!..»

– Пойдем, Смирнова, – он поймал ее взгляд. – Не бойся, ты же спортсменка…