Авдотья и Пифагор

Конечно, она была безумно рада звонку Пифа. На него и надеялась, когда сюда ехала. Но любит ли она его по-настоящему? Может, это просто из-за многолетней дружбы и нелюбви к Марату? Не зря же они, еще до второго появления Марата, так и не переступили черту? И где они будут с Пифом жить? Даже если благополучно исчезнут с бешеных глаз нынешнего мужа. В какой-нибудь такой же пятиэтажке? Только не в Москве, а где-нибудь за Уралом, подальше от барской семьи.

Нет, не хочется ей в холопки. Но хочется — с Пифом. Вот ведь дилемма…

– Я поехала, мамуль, — наконец сказала она.

– Давай, доченька.

У двери еще раз обнялись.

– Только не делай глупостей, ладно? — осторожно попросила мама.

– Постараюсь, — честно пообещала Дуняша.

Теперь оставалось лишь понять, что в ее положении будет большей глупостью — остаться с Маратом или, подвергая Пифа, единственного друга, серьезной опасности, пуститься в какую-то придуманную им авантюру…

5

На следующее утро проснулись рано.

Ни Александр Федорович, ни Ольга Николаевна, по трезвому рассуждению, не питали особых надежд на чудодейственного знахаря. Но поскольку более надеяться было вообще не на что, трезвые рассуждения как-то временно отменились, и визит к Николасу волновал до дрожи.

Пиф, как почти профессиональный медик, и вовсе на чудеса не рассчитывал, однако считал трудную поездку в далекую страну оправданной. Во-первых, если есть хоть одна сотая процента — в их ситуации уместно хвататься и за нее. Во-вторых, Ольге Николаевне было куда легче присутствовать при угасании мужа, зная, что она делает для него все возможное и невозможное.

В итоге в восемь утра они уже были около «клиники» знахаря.

Привезли их все на том же коптящем микроавтобусе. Солнце светило вовсю, расцвечивая богатую растительность, вымытую щедрым ночным дождем. Дышать было вкусно.

Сам хилер приехал чуть позже, на серебристом «Патроле» — причем в весьма богатой комплектации, даже с мониторами в спинках передних сидений. Видать, выданный ему в верхнем мире дар неплохо окупался в мире нижнем.

Клиника же была выдержана, в отличие от джипа, вполне в духе филиппинской деревни. Прилепилась она к боку поросшей деревьями горы и состояла из трех комнат: темной прихожей без окон, большой светлой «операционной» и крошечной, тоже с окошком, то ли кухоньки, то ли лаборатории. Кроме раковины и газовой плиты, работавшей от красного большого баллона, там стоял шкаф с химической посудой и какими-то реактивами и легкие бамбуковые стеллажи со стеклянными банками, заполненными неведомыми растительными и минеральными смесями.

В операционной же, залитой светом из трех больших окон, не было ничего, кроме большого массажного стола, хромированного столика с баночками и тюбиками, а также двух пластиковых кислотно-желтых стульев и такого же цвета дешевой пляжной кушетки. Да, еще на светло-салатовой, неровно покрашенной стене весело тикали часы-ходики, наподобие тех, что украшали комнаты наших бабушек.

– Давайте начнем, — предложил Николас, и, видя волнение пациента, бережно взял его за исхудавшую кисть. — Снимите рубашку и брюки, мы поможем вам лечь на стол.

Богданов как-то разом перестал волноваться и неожиданно сам, без посторонней помощи, сумел снять сандалии, брюки и рубаху. Теперь, когда он остался в одних трусах, был явственно виден урон, нанесенный ему злой болезнью. Залезть на стол он сам не смог, да ему и не дали: Августин и Пиф бережно подняли Александра Федоровича и аккуратно уложили на спину.

– Нам можно остаться? — спросила Ольга Николаевна.

– Конечно, — разрешил хилер. — Если хотите фотографировать — пожалуйста. Только не разговаривайте.

Пиф подумал, что было бы здорово заснять происходящее, но ему казалось неудобным в присутствии больного заниматься чем-либо необязательным.

Августин отошел от стола, а Николас, наоборот, к нему придвинулся.

Пока еще ничего не происходило, но было видно, что хилер напряжен. Лицо его покраснело, глаза закрылись. Обнаженные до плеч руки сначала неподвижно висели вдоль туловища, потом он их поднял, растопырил пальцы и начал водить ладонями над распростертым телом пациента, впрочем, не дотрагиваясь до него.

– Рентгеновские снимки нужны? — шепотом спросила Ольга Николаевна.

Хилер на вопрос никак не отреагировал, а Августин испуганно расширил глаза и приложил палец к губам — международный жест, призывающий к полному молчанию.

На лице Николаса появились капельки пота, хотя в помещении по утреннему времени было еще свежо. Постепенно они собрались в тонкие струйки. Августин ватным тампоном осторожно промокнул ему лицо. «Точь-в-точь как операционная сестра доктору Балтеру», — подумал Пиф.

Наконец хилер открыл глаза и заметно расслабился.

– Все, сейчас начнем, — весело сказал он.

«А что же было до этого?» — не понял Светлов.

Теперь Николас был гораздо спокойнее, лицо приобрело обычный смуглый оттенок, без ненормальной красноты. Он поднял обе руки, как пианист перед выступлением, и что-то сказал сыну на местном наречии — пилипино.