Аватар судьбы

– И вот, смотри, он мне сувенирчик подарил. Импортный. Из Парижа привез. – И продемонстрировала латунный брелок с Эйфелевой башней – по нынешним временам копеечный, но тогда, для простой советской официантки, да еще полученный из рук самого Гагарина, он представлял, конечно, немалую ценность.

– Ты смотри, – предостерег я, – чтобы муж брелочек не нашел, он ведь у тебя ревнючий.

– Ничего, – со смехом отвечала она, – я так спрячу, что не отыщет.

А когда она уходила на службу, а Николай возвращался с дежурства, беседы вели уже мы с ним. Каждый раз они сопровождались возлияниями. Ревнивцы вообще не дураки выпить, а алкоголь, в свою очередь, усиливает ревность. Получается порочный круг. За десять с лишним лет, прожитых в России, я научился пить не хуже любого русского – но сравняться с Николаем не мог, потихоньку выливал водку в цветочный горшок или в воду, которой мы запивали горячительное. К тому же голова моя должна была быть ясной – слишком тонкую игру я вел с Ежовым.

Когда он принимал дозу, разговор рано или поздно съезжал на Верины измены, подлинные или мнимые. И в случае с Гагариным – возможно, единственном, когда прелюбодеяния с ее стороны не было – я, напротив, усердно раздувал в его груди пламя. Поддакивал.

– Да, – говорил, – ее можно понять. Такому парню, как первый космонавт, я бы, может, и сам, если был бы женщиной, отдался. Потерпи и не ревнуй. Как при царском режиме: мужья за честь почитали, если жена с царем спит. Карьеры на этом делали. Да ты бы лучше сам ее попросил – пусть замолвит за тебя перед космонавтом словечко, а тот по службе тебя продвинет.

Он в ответ рычал, беленился, скрипел зубами.

А в следующий раз, когда мы спали с Верой, я заметил у нее под глазом кровоподтек.

– Коля? – сразу понял я. Женщина заплакала:

– Прицепился, как банный лист. «Что у тебя с Гагариным? – кричит. – Признавайся!» Дерется! Нашел брелок, заставил повиниться, что я от Юрия Алексеича получила. Ногой растоптал! Потом кричит: признавайся, сука, что ты с ним спала! Сказал: всю тебя измордую, жизни лишу, если не признаешься! Бьет меня! Я и призналась.

– Зачем призналась-то? Ты ведь не?..

– Правильно, не! Ничего у меня с Юрой не было! Да только если бы я не призналась, Коля бы меня и впрямь убил. Все равно бы бил, пока не призналась. Бил бы, бил – да так и убил бы. А призналась – он меня просто в угол швырнул да потом отстал. Убежал куда-то.

По признаниям женщины я понял, что Ежов дошел до предела. Однако мне предстояло выяснить, в чем этот предел заключается. При очередном нашем рандеву (и выпивке) Николай предстал предо мной поникшим, убитым горем. Выпил сто грамм, расплакался:

– Да я без Веры жить не смогу! Да я ее люблю! Да ее убить мало! Как она могла?! И как я его ненавижу! А что мне делать?

– Что делать? – ответил я спокойно. – А ты убей – его.

В первый момент он обомлел:

– Как?!

Я пожал плечами:

– Очень просто. Ты ведь техник. Имеешь к самолетам постоянный доступ. А он, ты рассказывал, как раз летать снова начал. (Наш разговор происходил в середине марта шестьдесят восьмого года.) Поэтому все в твоих руках. Что-нибудь испорти незаметно в его самолете, он и разобьется.

Тут мне показалось, что мои слова упали на благодатную почву. И я, верно, вслух высказываю те мысли, которые Николай про себя уже начал продумывать.

– Ты что! – все же испугался он. – Ведь будет комиссия. Станут все проверять. Всегда, при любом авиапроисшествии, все проверяют. А в случае, если такой человек разобьется, тем более. Обязательно до правды докопаются. И меня вычислят.

Я заметил, конечно, по его речи, что сама по себе мысль об убийстве не вызывает в Ежове отторжения. Только вопрос о том, что его могут разоблачить и наказать. Заметил и понял, что надо ковать железо, пока горячо. Вот только хватит ли у Николая сил и духа, чтобы осуществить задуманное? И потом не сдать самого себя – и меня заодно?

Для подходящего случая у меня давно была заготовлена необходимая оснастка. Ее перевезли для меня из США по дипломатическим каналам, а потом мой связник в посольстве (меня не знающий) передал через тайник. На всякий случай я опять подал сигнал, чтобы подготовили, по моему особенному дополнительному распоряжению, мою срочную эвакуацию.

А когда мы в следующий раз встретились с Ежовым (Веру я начал потихоньку от себя отстранять, она свою роль уже сыграла), я напрямик спросил:

– Готов ли ты убить Гагарина – при условии, что тебя не заподозрят?

Он сильно побледнел, но кивнул:

– Готов. Я его ненавижу.

И тогда я передал ему небольшую ампулу, размером с указательный палец. Сказал: «Он ведь скоро пойдет в свой первый самостоятельный полет?»

– Да, но сначала с инструктором полетит.

– Пересекись с ним перед полетом. Придумай что-нибудь, чтобы поговорить. Юрий Алексеич мужик общительный. Вот и поболтай с ним. А потом обними, поцелуй, пожелай счастливого полета. Нажми на капсуле кнопку и незаметно засунь ее куда-нибудь ему в одежду. Или в планшет.

– И что будет?