Аванпост

Впереди повозки вилась длинная змея растянувшихся по пустыне людей. Среди бесконечных желтых холмов, в невыносимом пекле, когда нигде не видно ни пятнышка тени, только режущий глаз белесый покров и мягкие волны… волны… насколько хватает зрения, везде только желтые волны…

Врач спал, разостлав на сложенных в кучу мешках «…» одеяло… Может, сейчас рассмотреть бумажник?…

Нет… Пока он не выяснит, что внутри, нужно быть очень осторожным. Вот, пожалуйста… Несут солдата, который бьется в судорогах… На губах выступила пена, харкает кровью… Его укладывают. Вскакивает сонный врач. Кладет больному на голову лед… Бесполезно!… Наверняка закупорка легких… Лопнул сосуд… Лицо и руки солдата покрывает серая пыль.

— Fini!… [Кончено! (фр.)] — шепчет кряжистый доктор и вытирает полотенцем короткую, волосатую шею…

К четырем часам пополудни они достигают первого оазиса. Длинный свист. Полковой врач косится в сторону рассевшегося в повозке здорового солдата.

— Прошу вас, господин главврач, — неожиданно обратился к нему Голубь, — я хотел бы вернуться в строй, но мне приказано ехать в повозке. Не мог бы я отдать свое место более немощному? Рана в плече уже совсем меня не беспокоит.

— Я улажу этот вопрос, — с готовностью ответил Доктор. - Достойное решение… Я думаю, господин лейтенант возьмет на себя ответственность и позволит вам Уступить свое место какому-нибудь инвалиду…

Лейтенант помянул в дневном приказе, что место полностью поправившегося рядового номер сорок в санитарной повозке может занять другой больной, и рядового номер сорок отправили по месту службы, в маршевую роту…

2

Наконец—то…

В быстро остывающем ночном воздухе Сахары все закутались в шинели, вдалеке, в лагере туземцев, светились кремни, которые используют для жарки лепешек. Трубач протрубил отбой.

Голубь в одиночестве пробирался между редкими пальмами, чтобы в каком-нибудь укромном местечке изучить содержимое бумажника. В ветвях повизгивали обезьяны, кругом стрекотали бесчисленные цикады.

— Постой, приятель! — раздался позади крик. Это был граф. Неужели опять помешают?

— В чем дело, ваша милость?

— Не издевайся… Вот уж от тебя не ожидал. Не ожидал, что ты… под стать всем остальным.

— Клянусь тебе, я и не думал издеваться. У тебя такие изысканные манеры, старик, что поневоле поверишь в твое высокое происхождение.

— Мое происхождение… — Удлиненное, тонкое лицо графа помрачнело. Высокий лоб с причудливыми залысинами над висками покрылся морщинами, большие, чистые, голубые глаза устремились вдаль. — Я хочу тебе кое-что сказать… Ты не такой, как другие… Подружился с поэтом, вдруг я тоже смогу быть с тобой откровенен…

Против своей воли Голубь выдавил из себя:

— Ради Бога… сделай милость, расскажи все… хотя сейчас…

— Я поляк, родом из Луковца. Когда мне было пятнадцать лет, я нашел ружье…

Вздохнув, Голубь сел рядом с графом на камень. Вот, оказывается, что. Ну-ну… Деваться некуда, послушаем драму этого господина.

— Моя настоящая фамилия Шполянский, и… Как ты думаешь, кто был мой отец?

— Герой войны за независимость. Казнен по приказу царя Павла I…

— Почти угадал, но не совсем…

— Послушай… По тебе видно, что ты благородных кровей. Признайся, что ты убил ту женщину… или что, будучи гвардейским офицером, спустил в карты полковую кассу, рассказывай свое кино, и ляжем спать…

Граф вздохнул. Грустно помотал головой и поднялся.

— Нет. Все же не могу рассказать… Даже тебе… Не сердись…

— Я не в обиде, — с плохо скрываемой радостью ответил Голубь.

Шполянский с тяжким вздохом поплелся к лагерю… Одну ногу он чуть-чуть приволакивал… Хромой он, что ли?

А, не важно!

Голубь вышел к самой границе оазиса, где пыль уже толстым слоем покрывала кусты. В лунном сиянии перед ним простиралось бескрайнее, серебристо-белое море песка, словно настоящий океан.

Он огляделся… Нигде никого. В тишине раздавались лишь крики какого-то неугомонного какаду, кваканье нескольких лягушек, и откуда-то совсем издалека доносилась монотонная песня туземных конников.

Сквозь ветви стройных пальм пробивалась полоска лунного света. Как раз можно читать. Голубь вытащил бумажник. Обыкновенный кожаный бумажник, какие встречаются на каждом шагу. В бумажнике было много всякой всячины. Во-первых, пятнадцать тысяч франков. Несколько квитанций, множество визитных карточек. Вырезка из газеты — заметка в полстраницы, обведенная красным карандашом:

КРОВАВАЯ СЕМЕЙНАЯ ДРАМА В ДОМЕ ДОКТОРА БРЕТАЯ