Авалон-2314

Марина разгорячилась, и я пожалел, что затеял такой разговор. Сейчас в ней, казалось, проснулась девушка из замка на берегу моря: благородная, наивная, чувственная. Мне невольно захотелось снова пригласить ее в вирт. И так же сильно не хотелось этого. Потому что секс в вирте все же напоминал сусальное золото: красиво, функционально, в чем-то даже лучше, чем в реальности, – да ведь себя не обманешь.

– Честь превыше всего, – ответил я. – Но разве человек не должен сам отстаивать свою честь? Разве в этом ему может помочь государство?

– Еще как. По крайней мере тем, что ограничит возможное давление со стороны злонамеренных лиц. Ведь встречаются такие люди, которым унизить других в радость. И перевоспитать удается не всех. А вот ограничить их порывы вполне возможно. Свобода – осознанная необходимость. Ведь так?

– Ты – поклонница идей Маркса и Энгельса? – поинтересовался я.

– Кого-кого? – переспросила Марина. – Я всегда считала, что так утверждал Спиноза.

– Может быть. А злонамеренных лиц из прошлого постепенно возвращают из небытия?

– До меня доходили слухи, что сомнительных личностей не воскрешают, – заметила девушка. – Пока не выработаны механизмы воспитания и воздействия. Полагаю, скоро ты будешь знать об этом гораздо лучше меня.

Я невольно вздрогнул. Действительно, ведь я теперь работаю в комиссии по этике проекта «Авалон»! Наверное, эта комиссия занимается именно проблемами преступников. Галахад, принимая меня на работу, повел разговор так, будто основная цель комиссии по этике – внушить сомневающимся необходимость воскрешения того или иного человека. Во всяком случае, для себя я понял это так. Но, вполне возможно, комиссия действительно выступает в роли суда, который определяет, кто достоин воскрешения, а кто – нет. Если так, моей новой должности не позавидуешь. Отказывать людям в воскрешении – почти то же самое, что обрекать их на смерть, причем «смерть вторую». Другое дело, что вопрос решается не окончательно и к нему всегда можно вернуться.

– Пока воздержусь от поспешных выводов, – я улыбнулся Марине. – Ты не против, если я покину тебя, поброжу по вирту? Дорога впереди длинная.

– Составить тебе компанию? Куда ты собираешься?

По всей видимости, я покраснел, потому что Марина засмущалась и заявила, натянуто улыбнувшись:

– Хотя нет, наверное, лучше посплю. Осваивай киберпространство сам.

– Мне нужно учиться. Вряд ли тебе будет интересно слушать в Лицее то, о чем ты и так прекрасно знаешь, – сказал я, чтобы не смущать девушку. – Разобраться в современных реалиях не так просто…

– Наверное, – согласилась Марина. – Даже за сто лет мир изменился неузнаваемо. И технологии, и общественные уклады, и преступность.

– Да, о преступности ты, наверное, знаешь даже больше лицейского лектора, – предположил я. – Ведь ты практик.

– Вряд ли. Лицей консультируется у лучших специалистов области – и теоретиков, и практиков, причем ежедневно.

Интересный факт! Я мог бы и сам догадаться, что совершенная обучающая программа прежде всего самообучающаяся, а лектор использует знания самых мудрых людей своего времени, но почему-то воспринимал Лицей как энциклопедию. А он оказался настоящим электронным университетом, со своей профессурой, консультантами, студентами.

– И что же особенного в нынешней преступности? – спросил я.

Марина рассмеялась:

– Можно подумать, ты знаешь, какой она была сто лет назад!

– Но я знаю, какой она была в двадцать первом веке. И в двадцатом.

– Какой же? – заинтересовалась девушка.

За окном мобиля проплывал пустынный пейзаж – выцветшая трава, голые камни. Небо посерело, скоро пойдет дождь. Но в кабине не чувствовалось пронзительного ветра, не ощущался холод. Здесь было тепло и по-настоящему уютно. И не хотелось вспоминать о плохом.

– В первую очередь преступность была экономической. Наверное… Возможности для махинаций сознательно не закрывали – скажем, у меня на Родине долгое время не могли принять закон о декларировании расходов, хотя доходы зачем-то декларировали. Кроме того, ходило много наличных, а их всегда можно украсть, отобрать, выманить… Хватало хулиганства, были и разбойники, маньяки, убийцы. В тюрьмах сидело больше миллиона человек – и тюрьмы были ужасные, с тесными переполненными камерами, без какого бы то ни было воспитания заключенных. В среде милиции также царил произвол: стражи порядка брали взятки, занимались вымогательством, ездили на роскошных автомобилях, покупали недвижимость.

– А служба собственной безопасности?

– Не знаю. Я далек от темы, но, наверное, им тоже нужно было покупать хорошие автомобили, строить дома, отдыхать на дорогих курортах. За решетку попадали несговорчивые, а те, кто делился, имели шанс совершать преступления дальше. Но, сама понимаешь, я не эксперт и могу ошибаться. Так это виделось со стороны. Сейчас, наверное, по-другому?

– Да.

– Но воровать по-прежнему ухитряются?

– Практически нет. В этом мало нужды, да и украсть или использовать что-то незаметно почти невозможно. Самые опасные преступления – лишение человека свободы, издевательства, пытки, насилие.

– Зачем людей лишают свободы и пытают?