Аут

– В молодости я увлекался этнографией, – туманно ответил Стиг и погрустнел. – А теперь оставь меня одного, Смарт.

– Но мы еще не решили…

– Мы уже все решили.

Смарт поплелся к двери. Взявшись за ручку, обернулся и печально произнес:

– Он убьет меня. Я знаю.

Стиг махнул рукой. Дверь закрылась.

«Он убьет нас всех», – молча ответил он.

Час спустя его снова потревожили, разогнав видения прошлого и будущего. Ввалился, дергая щекой и вращая глазами, лысый, косноязычный Айрон и принялся выплевывать неповоротливые глыбы слов:

– Там… Стиг… там… твой… мертвый…

– Что? – рявкнул Стиг.

Но Айрон уже убежал, сочтя доклад завершенным. Стиг, с тревожной иголкой в сердце, направил коляску вслед за ним.

В холле перед лестницей бестолково бегали слуги и толпились посвященные ближнего круга. Вытянутые, перекошенные, любопытные, реже – бесстрастные физиономии. Сосредоточенный шелест голосов, прерываемый бодро-мажорными русскими выкриками. «Они воспринимают это как представление», – отрешенно, в предчувствии тоски, подумал Стиг о слугах, пытаясь рассмотреть сквозь чужие ноги лежащее на полу тело.

– Расступитесь, – негромко попросил он.

Посвященные посторонились, открывая зрелище.

Сын. Его сын. В горло по самую рукоять впился небольшой узкий кинжал. Открытые глаза смотрят обиженно.

Стиг захрипел, на шее и висках вздулись жилы, но тут же обмяк.

– Перенесите его в мою комнату…

– Стиг, мы должны узнать, кто это сделал.

– Потом, все потом, – бессильно выдохнул он.

Тело переложили на одеяло и понесли. Стиг со стеклянными глазами ехал позади.

– Положите его на постель.

Никто из них не знал, что Смарт был его сыном. Просьба удивила, но была выполнена.

– Теперь уходите.

Они медлили.

– Стиг…

– Вон! – заорал он. – Все вон! Я хочу проститься с моим сыном наедине.

Посвященные, изумленно шепчась и переглядываясь, гуськом потянулись к выходу.

Глава 10

2097 г. Город

В один из дней середины месяца Войны миров Кубик сделал большое открытие, важность которого, вероятно, не смог бы оценить ни один ирч. Себя Кубик тоже не исключал из общего числа. Просто у них у всех не было точки отсчета и шкалы, по которой можно отмерять важность чего-то, что не представляло собой прямого или любого другого следствия из какого-нибудь закона природы или принципа демократии. У горлов, вероятно, была и шкала, и точка отсчета, но Кубик не собирался посвящать в свое открытие горлов. Тем более что знакомых горлов, в отличие от многих ирчей, у него не было. К тому же сконструировать гипотезы горлов не составляло труда. Конечно, за любым событием у них прячется Божество или какой-нибудь его посланец. Но Кубику интереснее было мыслить логически, а не образно или там сверхчувственно. Поэтому уже полчаса он стоял над своим открытием и пытался привести его к логическому обоснованию.

Получалось, правда, плохо. Катастрофически не хватало информации, и пробелы в цепи логических рассуждений заполнить было нечем. Поэтому последние десять минут Кубик размышлял в основном о том, можно ли получить недостающую информацию, если решиться на служебное преступление. То есть в прямом смысле слова переступить через официальный запрет.

Ведь, собственно говоря, он и открытие свое сделал только благодаря намерению совершить это преступление. Перешагнуть через табличку «Проход закрыт». Табличка была прикреплена к цепочке, которая перегораживала неподвижный, мертвый эскалатор, открывавший путь наверх. На одиннадцатый и все остальные этажи, где никто и никогда не бывал. Там даже лифты не останавливались, все кнопки верхних уровней были заблокированы. Кроме последней – за остановкой на десятом этаже следовала остановка на крыше здания возле посадочной площадки и стоянки «тарелок». Путь с крыши на двадцать пятый этаж был прочно запечатан.

Никто не знал, что находится на этих уровнях. Необъяснимый, иррациональный запрет внушал ужас, и охотников до нарушения табу не находилось. Кубик иногда, выпадая из ежедневной служебной суеты в отрешенную созерцательность, подходил к эскалатору одиннадцатого этажа и вслушивался в наползающую сверху тишину. Он не был мистиком, это модное среди неверующих ирчей увлечение его миновало, – но безмолвие верхних уровней он готов был принять как глубоко мистическое, непознаваемое, полное всяческих таинственных смыслов. За всем этим, несомненно, скрывалась изначальная загадка бытия мира, и, возможно, в этом же коренились и все остальные пугающие загадки мира. И мысль о том, чтобы разгадать их, всегда казалась Кубику невозможной, неуместной перед лицом этого огромного, подавляющего безмолвия. Пятнадцать этажей мистической тишины над головой раздавливали в лепешку самомалейшее желание посягать на запретное.

Но вот пришел день, когда Кубик понял, что загадок в мире чересчур много, и пожелал незаметно просочиться во владения тишины. А на пороге этих самых владений узрел некие знаки, которые привели его в сильное волнение.