— Благодарю, Егорушка. Скажи, Татьяна Константиновна уже готова нас принять.
Лакей почтительно кивнул.
— Конечно, ваше благородие. Пожалуйте в дом, их сиятельства приглашают вас отдохнуть за чаем с дороги.
Я отдал ключи от машины Егору, и тот повел нас в дом. Не успели мы снять верхнюю одежду, как нас тут же вышла поприветствовать Оля. Сестра носила траур, но улыбнулась, увидев нас.
— Здравствуй, Мелкая, — я аккуратно обнял ее и чмокнул в макушку. — Как вы тут?
— В порядке, — она обернулась к Матильде, взяла ее руки в свои и тепло поприветствовала. — Ну, господа, пожалуйте в столовую. Будем чаевничать.
— Оля, мы ведь по делу… — напомнил я. — Не стоило устраивать пир.
— Пира и не будет. Но пока вы с бабушкой будете общаться, я развлеку Матильду Карловну.
Наставница обворожительно улыбнулась.
— Твоя сестра — просто прелесть, — шепнула она мне на ухо. — Нужно начать выводить ее в свет. Уверена, достойные кандидаты на ее руку и сердце найдутся. Быть может, даже из крепких одаренных семей…
— Давайте об этом потом, — нахмурился я.
Проблемы нужно решать по мере поступления. Хотя неопределенность судьбы Оли меня тоже беспокоила. Приближался возраст, когда ей следовало блистать на первых балах, а наша семья… Словом, тут сперва придется мне поднапрячься.
В столовой пахло чем-то пленительно-кондитерским. Не то чтобы я голову терял от тортов и пирожных, но этот аромат манил. Бабушка восседала на резном стуле с высокой спинки и походила на средневековую герцогиню, каких описывали писатели прошлых веков. Седая как лунь, но с идеальной высокой прической. В длинном строгом платье до пола и черном пуховом платке. Из украшений только жемчужная нить и серьги с черными камнями — все по требованиям траура. Увидев нас, она взялась за трость и хотела приподняться.
— Сиди, бабуль! — Я подошел к ней и обнял. — Как ты себя чувствуешь?
— Как восьмидесятилетняя развалина, мон шери. Как еще я должна себя чувствовать? — проворчала она, но наградила Матильду любезной улыбкой. — Ваше благородие, благодарю за скорое прибытие.
Сестра позвонила в колокольчик, и слуги принесли самовар. Начищенный, блестевший пузатыми медными боками — этот антиквариат доставали только для приема гостей в русском стиле.
— Оленька, душечка, займи пока нашу гостью, — бабушка поднялась, опираясь на трость с массивным набалдашником и кивнула мне. — Нам с Мишенькой нужно побеседовать приватно.
Оля кивнула и тут же принялась потчевать Матильду выпечкой и ароматным чаем. Мы же с бабушкой вышли. Я подал ей руку, и она с готовностью оперлась.
— Бедное дитя, — едва слышно проговорила она, когда мы вышли в холл. — Такая молодая, а со столь неприятным недугом…
— О чем ты, Ба? — не понял я.
— О ее благородии. Такое роковое и трагическое невезение…
— Все еще не понимаю. Объясни, пожалуйста.
— Та ее ментальная травма, — перешла на шепот бабушка. — Ты же видишь, что с ней творится? Ее душу расщепило надвое после того инцидента. Была одна Матильдочка — а стало две души, что сменяют друг друга в одной оболочке. Два характера, два нрава. Такой дисбаланс, такая нестабильность… Ох, Господь, помилуй…
Я инстинктивно обернулся в сторону столовой. Так вот, значит, что происходило с моей наставницей? Расщепило душу? В моем мире психиатры наверняка назвали бы это биполярным расстройством.
Да уж, вот и попадайся после этого менталистам.
— Откуда ты это знаешь? — тихо спросил я, помогая бабушке надеть пальто. — Матильда не распространяется о том случае.
Бабушка печально улыбнулась.
— Мне не нужно читать сводки, чтобы увидеть душевную травму, мон шери. Достаточно просто посмотреть на человека.
Память прежнего Миши не подкинула ничего важного по теме. А что я вообще знал о бабушке кроме того, что она преданно работала на благо нашего рода вот уже шесть десятков лет? Она происходила из семьи польских графов Лендовских. Лендовские тоже отличились под Константинополем и получили Осколок. Но род их угас по прямой линии, Осколок перешел младшей, Краковской, ветви. А бабушка после замужества за моим делом была отсечена от своего рода и перешла в наш. Таков закон. Жена всегда принадлежит роду мужа.
Но что она принесла с собой? Какие таланты? Почему прежний Миша ничего об этом не помнил?
— Идем, Мишенька, — бабушка указала на дверь. — Прогуляемся, и ты расскажешь мне о своей беде.
Мы вышли, я помог ей спуститься по лестнице.
— Пойдем к дубу, — распорядилась она.
Я с сомнением взглянул на ее трость.
— Идти далековато. Не устанешь?
— Так нужно, мон шери. Идем к дубу. Рассказывай.
От нее можно было не утаивать — в конце концов именно она затащила меня в этот мир. Поэтому я рассказал ей обо всех злоключениях, связанных с применением силы из родового источника. И о случае с Ирэн, и о вчерашнем попадании под прицел Тайного отделения.
— Словом, я начинаю сам себя опасаться, Ба, — закончил я, когда мы почти подошли к дубу. — Может, Род ошибся и я не самый сильный дух?