Аттестат зрелости

Счастливо непереваренная лифтом Юля выскользнула и понеслась дальше, срезая путь к метро через уже упомянутую старую часть района, густо усыпанную пятиэтажками и остатками листьев, преимущественно кленовых, хотя теперь в этих потемневших и сморщенных влажных комочках трудно было распознать их изначальную форму. В точно такой же пятиэтажке-«хрущевке», только в небольшом провинциальном (тогда еще советском, а позднее российском) городе европейской части страны Юля провела свое раннее детство, где в двухкомнатной квартире с малюсенькой кухней и совмещенным санузлом (о беспощадная советская эргономика) жила с бабушкой по отцу, родителями и старшей сестрой до своих восьми лет. В свое время бабушке, приехавшей в этот город с маленьким папой с Дальнего Востока, заслуженному учителю русского языка и литературы, эту квартиру «выдало» государство, за что, конечно, большое спасибо, но все-таки, даже учитывая ориентир на жесточайшую экономию материалов и ускоренные сроки строительства, можно было бы предусмотреть некий стандарт для того, чтобы взрослым и детям (стремительно вырастающим, как известно), все-таки полагались отдельные, пусть и совсем крохотные спальни, а проходная гостиная комната выполняла именно эту роль, а не трансформера «дневной-ночной режим» с раскладыванием диванов. И Юля в этом смысле очень сочувствовала своим родителям, которые, поженившись в конце 70-х годов, вообще в качестве вариантов где жить имели только изначально незавидную альтернативу: у одних своих родителей или у других. И выбор был очевиден, поскольку в этой квартире были только бабушка и папа, а в другой – точно такой же по параметрам, только еще и без балкона – жили бабушка, дедушка-инвалид (после завала в сибирской шахте) и двое младших маминых братьев. В те времена, как известно, не было свободного рынка, квартиры не продавались и не арендовались, а нужно было только встать на очередь и ждать – долгие годы – когда государство тобой озаботится…

Тем не менее, эти места, пока ты по ним шел, вызывали ощущения. Двойственные, как это часто бывало с Юлей. С одной стороны – чего-то тягостного, как описывал Кафка в своем дневнике: «… для любого сколько-нибудь тревожного человека родной город… – нечто очень неродное, место воспоминаний, печали, мелочности, стыда, соблазна, напрасной растраты сил». А с другой – чего-то светлого, теплого и родного, как бабушкин чай с мелиссой, собранной ею летом на даче, и ее неповторимое прозрачно-янтарное абрикосовое варенье после зимней прогулки, и другой подобной гришковецщины. У Юли здесь возникало ощущение, что прожитые ею тридцать семь лет это одновременно и долгие триста лет, и лишь три дня. «У бабушки был такой порядок во всем, почему же у меня так не получается. И готовила она просто прекрасно. Только вот почему-то никогда не разрешала себя обнимать, а мне маленькой этого так хотелось», – предалась воспоминаниям Юля.

Увидев впереди приближающуюся фигуру какой-то чужой бабули в сереньком пальто и бежевом берете, Юля инстинктивно немного вжала голову в плечи и внутренне напряглась, готовясь отразить возможное нападение, ведь – как и в ее детстве – казалось, что такая фигура излучала в сторону Юли свое право и прямо-таки долг сделать ей какое-нибудь неприятное замечание. (А для Юли непереносимо если окружающие – знакомые и незнакомые – ею недовольны, и она, как правило, прилагает огромные усилия чтобы им угодить. И даже испытывает чувство вины, если реагирует на чье-то поведение не так как они того ожидают. Чувство вины – по отношению ко всему на свете, начиная с родителей и заканчивая этими самыми пятиэтажками – это вообще ее постоянный спутник.)