Атосса

Как только ликийцы узнали, что идут назад к дому, они стали петь, смеяться и весь день были счастливы, как дети. На пути им попадались закрытые глиняные сосуды с обгоревшими костями, стоявшие на высоких каменных глыбах, бревна, воткнутые в землю с насаженными на них конскими тушами, бычьи черепа на шестах. Подъехав к высокой куче хвороста, увидели обезглавленное тело, Перед ним торчал меч острием вверх, покрытый, как ржавчиной, запекшейся кровью. Но это не вызывало страха. С тех пор, как решились уйти домой, тайны и ужасы степей — отошли в прошлое. Казалось, уже сегодня обнимут родных и близких.

Но не успело солнце склониться к земле, как неизвестно откуда появилась конница.

Скифы!

Робкие памфилийцы сбежались к Сарпедону, как цыплята к наседке, а он, смущенный всматривался в коней и в одежды наездников. Они были не скифские. Приблизилась небольшая кучка. В ней узнали персов.

Сарпедон принял вид человека, обрадовавшегося неожиданной встрече. Он объяснил подъехавшим конникам, что сбился с пути, и спросил, как они сюда попали. То были люди Гобриаза, ехавшего на поиски Атоссы. Гобриаз требовал его к себе. Сарпедон пространно и многоречиво рассказал ему, как заблудился в степи, как незаметно для себя отклонился от своего направления. Перс слушал, нахмурив брови. В голосе памфилийца уловил фальшь. Не пропуская ни одного слова, он следил глазами за приближением своих всадников, ездивших к войску Сарпедона. Один из них, подлетев, нагнулся к самому уху сатрапа.

— Измена! — закричал Гобриаз.

Он разрубил Сарпедону голову мечом и, ринувшись вперед, увлек за собой всё войско.

За один день ликийцы и памфилийцы превратились в толпу бродяг. Как листья по ветру, закружились они при первом ударе персов. Высокая трава поглотила их тела.

II

Войско Эобаза третий день блуждало по степи. Ковыль сменялся полынью, полынь — широкими полями бурьяна. Войско мрачнело, и Эобазу приходилось обнажать меч и хватать за горло строптивых. Он чувствовал, что скоро не в состоянии будет удержать их, и молил небо о ниспослании честной битвы, в которой мог бы пасть.

Угрюмо глядя на начинавшие увядать цветы, бежавшие под копыта коня, он незаметно приблизился к холмистой гряде. Взлетев на гребень, персы остановились в изумлении: Море!

Это был лес. Бесконечный, как степь, он рос в громадной лощине и темные волны его верхушек катились до самого горизонта. Это был первый лес с тех пор, как они спустились с фракийских гор. Вид его навеял на Эобаза тоску безнадежности, точно это был край земли. Он уже хотел поворачивать коня, когда ему указали на косматых людей, застывших в позах оленей, заслышавших врага. Они мгновенно исчезли, как только почувствовали, что их заметили. Тогда войско вихрем спустилось в лесную долину. Ветви били по глазам, цеплялись за одежду, застилали путь. Сошли с коней.

Лес начинался веселой дубовой порослью, такой густой, что сквозь нее надо было продираться. Но чем дальше — тем деревья крупнее и выше шатер листвы. Стучали дятлы, с хохотом взлетали тетерева, а над головой пышнобородого Эобаза стрекотала пичуга, перелетая с сучка на сучок. Ни людских, ни звериных троп, только кружевной ковер папоротников, доходивших до колен. Лес густо, неумолчно гудел.

Эобаз упивался мыслью, как рыбу в сети, поймать врага в широкий охват, которым шло по лесу его войско. Он разрубил голову непокорному воину, как только тот выразил желание повернуть назад.

— Всякий, кто это сделает, наткнется на мой меч! Но таинственных людей не было.

Сумрак леса тяготил после степных просторов. Когда же лиственные деревья сменились дремучим бором с бронзовыми стволами сосен и пирамидами елей — персы совсем притихли.

Далеко послышался крик и ему ответил другой, еще дальше. Кричал не зверь, не птица, не человек.

Из складок потрепанных одежд стали извлекать пузырьки со священной коровьей мочей и окропляли себя ею. Верившие в халдейские заклинания, привешивали к древкам копий медного идола с выпученными глазами. Крик повторился совсем близко. Персы почувствовали себя во власти Аримана. Они давали обет убить две тысячи лягушек и жаб, тысячу змей, две тысячи пауков и тараканов. Кроме того, они обратились к запрещенному Дарием ритуалу магов: обрезывали клочья волос и пускали по ветру, обводили глаза, ноздри, уши и рот белой краской, отрекались от своего имени, выдавая себя за благочестивых отшельников.

Эобаз ревел, как разъяренный бык.

— Вы не воины, но куры, боящиеся крика ястреба! Поистине, царь окажет величайшую милость, если велит отрубить вам головы. Вы достойны быть распятыми на этих деревьях!

Он двинул вперед войско, как сдвигают тяжелый корабль с мели. Открылась поляна с густой пшеницей и и с торчащими из нее обгорелыми пнями. Высохшее от старости дерево простирало над нивой костлявые сучья, а на них, как спелые плоды, висели бычьи и оленьи черепа вместе с полуистлевшими шкурами зверей.