Атосса. Император

Кони мчались из последних сил. Скакали до тех пор, пока не показалось, что цель близка. Прислушались. Слабый, едва различимый шум раздавался на краю степи. Он удалялся с быстротой птичьего полета и скоро замер. Перед персами стояла высокая черная трава, и когда ветерок качнул ее мертвое море, она зашумела глухим подземным шумом.

— Спаси нас Всевышний от Аримана! — закричал в ужасе Аброкомаз.

Всю ночь его люди спали бредовым сном, а наутро он призвал их умереть или настигнуть врага.

Степь попрежнему колдовала и насылала чары. Простор увлекал, в ушах свистело от быстрой езды. Бешеным наскоком Аброкомаз хотел сорвать синюю завесу горизонта, скрывавшую неуловимого противника. Она зашевелилась. Обозначилось что-то, похожее на тучу саранчи, и персы возгласами приветствовали появление врага.

Воспаленным взором Аброкомаз следил, как, отделившись от далекой синевы, противник смолой растекался по равнине. Волны травы несли о нем доносы и вести. Видно было сверкавшее железо, развевавшиеся хвосты и гривы.

Оба войска с ужасающей скоростью неслись друг другу навстречу.

Колокольчики и голубые лилии били в набат, одуванчик рассылал по равнине известия о предстоящей битве, ожиданием скорой крови зарделись маки. Но мстители степей, маленькие цветки, притаившиеся в траве, вливались в грудь губительным ядом курений. Они сулили упоительное сражение, как награду за весь позор бесплодного, бессмысленного похода.

Слышен был топот вражеского войска.

Потрясая мечом, Аброкомаз нечеловеческим голосом подбодрял наездников. Взглянув на их исступленные лица и морды коней, летевших во весь опор, он порадовался силе удара, который собирался обрушить на врага.

Прямо на него скакал черный жеребец. Длинное копье угрожающе торчало из-за его правого глаза. Аброкомаз приготовился увернуться от копья и нанести удар своим кривым мечом. Взор его скользнул по необозримой линии мчавшегося войска. Это было за мгновение до ошибки. Он закричал от ужаса и хотел остановить столкновение, но две гигантских волны схлестнулись с ревом и грохотом.

Перед ним стоял воин, силившийся что-то сказать, но не могший удержать прыгавшую челюсть. Стонали раненые. Лошади волочили по полю убитых, застрявших ногою в стремени. Он посмотрел на убегавший извивами вал из трупов людей и коней и чувство страшной вины сдавило грудь.

— Скажите царю царей, что Аброкомаз напал на его войско и Аброкомаз наказан.

Потом он лежал, уткнувшись лицом в землю, а из спины торчало острие меча.

V

Но счастливее был Фарнасп.

Когда горбатого грека, трясшегося на быстроходной колеснице, доставили к его войску, он увидел перед широким полукругом персидских конников скифскую орду. Фарнасп являл образ нечеловеческой гордыни. Надменно поднятое лицо, опущенные веки, ни на кого не глядящие глаза, не глядящие даже на скифов, что держали перед ним на концах копий свои острые шапочки в знак мира.

Агелаю приказали узнать, что им надо.

Скифы говорили много и с великим криком. Поднимали руки к небу, били себя в грудь, а некоторые раздирали одежды и обнажали грудь. Когда они кончили, Агелай обратился к Фарнаспу:

— Радуйся, вождь! Силы царя царей умножились присоединением нового войска. Царь Скунка со своим народом хочет видеть в нем своего повелителя. Он клянется, что не пройдет пяти дней, как Скопасис, живой или мертвый, будет доставлен царю царей.

— Ты, грек, позволяешь себе больше, чем от тебя требуют, — процедил Фарнасп. — Твое дело передать слова этих презренных, а радоваться их приходу — не твое дело. У царя царей и своего войска достаточно. Скажи этому конскому помету, что я до тех пор не поверю их словам, пока сам их ничтожный царек не явится ко мне.

Посланные уехали и вскоре от скифской орды к Форнаспу направилась большая свита. В бобровой мантии, с золотым куполом на голове и с золотой чашей у пояса ехал Скунка.

— Ты должен пасть к ногам царя царей и объявить себя его подданным, — заявил Фарнасп. — А твои люди пусть докажут миролюбие — едят и пьют с нашими.

Скунка на всё отвечал согласием.

Он радовался при виде множества персов, двинувшихся с ним к царскому стану, усматривая в этом почет, оказанный ему сатрапом. Но не доходя царской ставки, его и его приближенных стащили с коней и связали, а тех, что пытались сопротивляться, закололи копьями.

Дарий уже ждал. От накопившейся злобы у него задрожали пальцы, когда гонец принес счастливую весть. Он хотел достойно насладиться первым торжеством над неуловимым противником.

Трон его поставили на высокий помост, покрытый роскошной материей, и когда царь сел, толпа эфиопов подняла помост на плечи. Связанного Скунку бросили перед ним на землю. Он пытался что-то говорить, но Фарнасп ударил его ногой.

— Как смеешь ты, поганый репейник, говорить перед царем, прежде чем тебе это позволят?

Дарий долго рассматривал жертву, а потом спросил — о чем говорил Скунка? Фарнасп этого не знал, но думал, что просил о сохранении жизни. Тогда по знаку царя принесли раскаленное железо и, как только Скунка, под натиском эфиопов, перестал метаться и делать движения, погрузили ему железо в глаза.